Гладиатор

Музыканты, занимавшие стенную нишу в дальнем узком конце двора, заиграли какую-то зажигательную мелодию. Все глаза устремились к боковому входу, в котором появились шесть рабов-африканцев. На вытянутых руках они несли белоснежнокожую женщину — Мессалину. Появившийся одновременно с другой стороны и тоже обнаженный Гай Силий направился навстречу Мессалине. В ее зачесанные в виде башни волосы были вплетены золотые нити, свисавшие, словно щупальца осьминога. Голову Силия украшал венок из плюща.

Встретились они в самом центре двора, на покрытой зеленью площадке-виридарии, наполнявшей воздух ароматом самых разнообразных цветов. Рабы уложили обнаженную Мессалину на траву между белыми лилиями и желтыми соцветиями египетского гибискуса. Когда Силий присоединился к ней, Мессалина раздвинула ноги, и на глазах у всех они начали заниматься любовью.

В то же мгновение из-за колонн перистиля появилась целая толпа одетых и раздетых, но одинаково возбужденных женщин, предлагавших себя разинувшим от изумления рты мужчинам. Некоторые с благодарностью отклоняли их услуги, другие не заставляли себя долго просить, а местами и двое мужчин занимались одной и той же дамой, доставляя ей двойное удовольствие. Паре юных рабов, разносивших напитки, едва удавалось отбиваться от недвусмысленных предложений.

Сенаторам, торговцам и чиновникам знаки благосклонности со стороны взбудораженных шлюх никак не мешали обсуждать через головы своих постанывающих собратьев вопросы политики или заниматься сделками.

— Необычайная все-таки женщина, — сказал Вергилиан одному из своих коллег. — Даже сочетаясь браком, она дала возможность и нам разделить ее удовольствие.

Его собеседник, приникший как раз к белой, как фарфор, груди одной из девиц, проговорил, не поднимая головы:

— Я думаю, скоро у нас будет император помоложе и покрасивее Клавдия.

— Это лишь богам известно, — ответил Вергилиан и огляделся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь их разговор. Затем, понизив голос, спросил: — Как ты оцениваешь количество поддерживающих императора сенаторов?

Второй сенатор испуганно проговорил:

— Тебе что-то стало известно, Вергилиан? — И, не получив ответа, продолжал: — Я думаю, не больше сотни продолжают хранить ему верность. В Риме и во всей империи все громче звучат голоса, требующие, чтобы государство управлялось твердой рукой. Но не будем вести речь о мерзких старцах, займемся лучше прекрасными юными девами…

Держа в левой руке кубок с вином, а правой опираясь на юного раба, Цезоний прокладывал себе дорогу среди катающихся по земле сплетенных тел.

— О! Венера и Рома, — воскликнул он громко, — почему вы позволяете почтенным мужам так забывать о своем достоинстве? Обещай мне, что никогда не станешь заниматься подобными вещами с женщинами! — обратился он к рабу и, куснув его в обнаженное плечо, добавил: — Ах ты, мой маленький сладкий птенчик!

Молодой мужчина по имени Валенс проложил себе дорогу сквозь предающуюся сладострастным утехам толпу, взобрался на цоколь одной из мраморных статуй перистиля и, хлопнув в ладоши, крикнул:

— Друзья, со стороны Остии к нам приближается страшная буря!

Большинство собравшихся были так заняты, что даже не расслышали предупреждения. А те, кто слышал, не поняли его значения. Буря, о которой говорил Валенс, готова была предстать в виде императора и его советников, сопровождаемых когортой преторианской гвардии. Ничего хорошего присутствующим это не сулило.

Увидев бесплодность своего обращения, Валенс спрыгнул с цоколя и поспешил к продолжавшим изо всех сил стараться музыкантам. По его знаку музыка умолкла, и гости начали испуганно озираться. Сложив ладони рупором, Валенс во весь голос крикнул:

— Друзья, сюда приближается император с когортой своих гвардейцев!

Какое-то мгновение стояла полная тишина. Лишь после того, как до сознания большинства присутствующих дошел во всей своей весомости смысл услышанного, тишину эту сменил неописуемый хаос. Одни лихорадочно разыскивали свою одежду, другие устремились к выходу полураздетыми. Девицы исчезли так же незаметно, как и появились. Силий подозвал своих рабов и велел им принести одежду. До смерти перепуганная Мессалина сидела, по-прежнему обнаженная, в траве.

Относительно того, что же теперь делать, мнения разделились. Одни намеревались бежать сломя голову, другие не видели для этого повода. К последним принадлежал и Сульпиций Руфус.

— С какой стати мы должны бежать? — обратился он к Кальпурнию. — Только потому, что нам случалось делить с Мессалиной ложе?

— Ты прав, — ответил Кальпурний и, стремясь приободрить самого себя, добавил: — Если так, то бежать следовало бы и советникам императора. Нарциссу в первую очередь.