Гладиатор

— Иван Ефимович, простите, что беспокою, — бормотала секретарша. — Тут вам звонил Лазарев из Академии наук, он интересовался «Троицей» Рублева, хочет ее исследовать.

Болдигов выругался матом, негромко, но вслух. Он сразу понял, откуда у Лазарева вдруг появился интерес к иконе Рублева. Тем более что Лазарев считался в их кругах самым дотошным экспертом и докой по части выявления подделок.

— А этот пострел уже везде поспел! — Болдигов снова вспомнил вчерашнего гостя.

— Простите, вы что-то сказали? — переспросила секретарша.

— Н-нет-нет, ничего…

Его голос явно выдавал в нем нетрезвого человека. Болдигов был готов держать пари, что она сразу это поняла. Секретарша даже по телефону могла унюхать запах изо рта.

Болдигов почесал затылок. Надо было выдумать какую-нибудь причину своего отсутствия на работе, а мозг наотрез отказывался сотрудничать.

— Я т-тут вчера отравился ужасно, — начал объясняться Болдигов. — И сегодня что-то мне с-совсем плохо, вот с температурой лежу под сорок.

— Ах, что вы! — огорчилась секретарша. — Какое несчастье! Надо же беречь себя, Иван Ефимович.

Ага, развела тут сюси-пуси! А про себя, конечно, подумала: знаем, мол, чем ты там отравился! Нажрался вчера как свинья, а сегодня лыка не вяжешь.

— Т-так что попрошу н-не беспокоить сегодня, — продолжал Болдигов. — Завтра, н-надеюсь, приду в себя, и тогда р-разберемся.

— Что вы, конечно-конечно, — воскликнула секретарша. — Я и директору скажу, если что.

— С-спас-сибо, д-до свидания, — выдавил он из себя и закончил разговор.

«Нет, этот тип точно не из бандитов, — вернулся к своим размышлениям Болдигов. — Иначе в его действиях вообще никакой логики нет. И не из полиции». Теперь осталось решить, говорить о нем Колбышеву или нет.

С одной стороны, самым лучшим вариантом в этом случае было залечь на дно и держать язык за зубами. Пусть они там сами между собой разбираются, это их дело. Он вспомнил и про то, что дал «слово джентльмена». Похоже, незнакомец ему поверил. Иначе Болдигов вряд ли остался бы в живых и его обгоревший труп случайно обнаружили бы здесь дня через три. С другой стороны, если Колбышев узнает сам, будет еще хуже. Тем более не сегодня завтра помощь майора очень понадобится. Когда этот Лазарев установит, что икона — фальшивка, возникнет сразу очень много вопросов.

Он налил себе еще стопку, осушил ее одним махом, поморщился. В этот момент зазвонил мобильный. Болдигов взглянул на экран — его как будто ошпарило. Звонок был от Евгении Францевны — именно под таким псевдонимом в телефонной книге был зашифрован Колбышев.

— Слушаю, — Болдигов поднес трубку к уху.

— Поговорить надо, — послышался знакомый голос. — Сегодня в одиннадцать вечера на 28-м километре Волоколамского шоссе. Выйди из машины и жди черную «Волгу». Усек?

— Д-да, все понял, — промямлил Болдигов. — Вол-локоламс-кое ш-шоссе…

— И протрезвей к тому времени!

В трубке раздались короткие гудки.

Болдигов был даже рад, что вопрос решился сам собой. Он допил водку и рухнул на тахту. Перед сном хотел выкурить еще одну сигарету, но, вспомнив вчерашнее, отбросил эту идею. Незнакомец навсегда отучил его от привычки курить в постели.

Глава четвертая

Один мудрец говорил, что человек — это совокупность его привычек. Изучив эти привычки, можно многое узнать о прошлом их носителя. Смотрительница из Третьяковской галереи Лидия Михайловна Гигина была очень интересным объектом для таких наблюдений.

В этот майский день Лидия Михайловна проснулась, как всегда, в шесть. И сразу же отправилась на небольшую пробежку. Такая привычка появилась у нее еще в те годы, когда заниматься спортом было очень модно среди бизнес-леди.

Другие привычки той поры, к сожалению, пришлось отбросить. Сегодня Гигина уже не могла себе позволить слетать на уик-энд в Мадрид или устроить у себя дома настоящий серпентариум. Ее средств не хватало даже на посещение приличного косметического кабинета. Но бегать по утрам ей никто не возбранял.

В шесть сорок Лидия Михайловна уже сидела в своей крохотной кухоньке. На плите кипятился очень крепкий чай, а между пальцами дымилась сигарета.

Посетители Третьяковки, встречавшие в зале иконописи эту почтенную даму раннего пенсионного возраста, скорее всего, были убеждены, что всю свою жизнь она занималась только одним: вежливо встречала туристов и проверяла билетики. Но в Третьяковке Гигина работала только пять последних лет. Это были самые спокойные и самые скучные годы ее жизни. Коллекцию привычек они почти не пополнили. Разве что Лидия Михайловна стала чаще употреблять вежливые слова: «простите», «извините», «пожалуйста». Раньше она произносила их крайне редко.

Делая глубокую затяжку, Гигина думала о том, что в этот весенний день неплохо было бы прогуляться по Амстердаму или посидеть на террасе парижского кафе с книжкой Хемингуэя…

Но увы, сегодня ее ожидал обычный рабочий день. Толпы туристов, шум, суета. А вечером — маленькие женские радости в виде творожного пудинга.