Гладиаторы

Полагаясь на свой многочисленный конвой и, кроме того, думая, что противник был одинок, Дамазипп выхватил свой меч и позвал рабов себе на помощь, когда гладиатор подошел к повозке, в которой лежала добыча. Далеко швырнуть меч, выхваченный из неумелой руки, обуздать отпущенника быстрым и тяжелым ударом кулака, после чего тот без сознания покатился на мостовую, затем с выхваченным мечом обратиться к конвою и показать ему лезвие, грозившее, по-видимому, всем сразу, — все это не составляло никакого труда для искусного в своем ремесле Гирпина, и он мог смотреть на это просто как на развлечение. Его товарищи с хохотом окружили борцов. Рабы стояли в нерешительности и скоро отступили и побежали. Гирпин снял Мариамну с повозки, а Оарзес, до сих пор остававшийся на заднем плане, проворно вскочил на освободившееся место и сказал несколько слов на ухо Автомедону, который помчался в галоп.

Бедная девушка, перепуганная опасностью, от которой ей удалось ускользнуть, но несколько успокоенная способом освобождения и видом своих освободителей, полусознательно прижалась к Гирпину, и старый гладиатор, с нежностью, почти комической в этом столь грубом по внешности здоровяке, успокаивал ее добрыми словами, приходившими ему в голову. Он был похож не то на кормилицу, старающуюся усыпить ребенка, не то на конюха, усмиряющего перепуганную упрямую лошадь.

Между тем толпа, снова овладев мужеством при виде опущенных в ножны мечей и явного благодушия гладиаторов, окружила их, делая грубые жесты и насмешливые замечания, не обращая внимания на упавшего, который хотя и пришел в сознание, но счел более благоразумным не двигаться с места в течение некоторого времени. Зрители в особенности старались разглядеть черты пленницы, закутанной плащом с капюшоном, которая являлась центром происшедшей стычки. Это неуместное любопытство быстро вызвало негодование Гирпина.

— Да отодвиньте вы их, товарищи! — сказал он гневно. — Отодвиньте, говорю, этих несчастных горожан. Неужто им никогда не случалось видеть женщину в покрывале, что они тут зевают, глазеют на нас и отпускают свои дешевые прибаутки, как им случается делать это, когда они видят вас и меня на арене упавшими на спину ради их развлечения? Дайте ей подышать свежим воздухом, и она очень скоро придет в себя. Клянусь Поллуксом, она похожа на лилию, которую твоя жена, Руф, поливала сегодня утром, когда мы пришли к тебе жрать твое пятилетнее вино и играть с твоей нежноволосой мелюзгой.

Герой, к которому относилось это замечание и который сегодняшним утром в обществе своего друга сказал, может быть, «навеки прости» своей жене и детям — что, впрочем, не представляло ничего чрезвычайного само по себе, так как уж не первый раз это случалось, — без сомнения, смягченный этим воспоминанием, приложил все старания, чтобы освободить место около обомлевшей женщины. Не прибегая к какому-либо оружию, с помощью только своих кулаков, силы и смелости, гладиаторы тотчас же расчистили посреди улицы довольно места для своего товарища и охраняемой им пленницы. Казалось, они не без удовольствия выполняли это дело, в котором им можно было выказать свое физическое превосходство и полное презрение, питаемое ими ко всем вообще согражданам.

Может быть, им было приятно чувствовать, как легко они могли господствовать над толпой, благодаря тем же качествам, какие они во всей полноте проявляли на арене, предлагая зрелище черни; может быть, они теперь заранее вознаграждали себя за те оскорбления и насмешки, какими сопровождалась их смерть. Как бы то ни было, они расталкивали толпу своими плечами с излишней жестокостью, ударяли кончиками своих сандалий по ногам стоявших перед ними и бесцеремонно били кулаками и ладонями всякого смелого горожанина, имевшего глупость протестовать или сопротивляться.

Нужно сознаться, что зрители были, по-видимому, охвачены страхом в присутствии горсти этих смельчаков. Привыкшие смотреть на них в амфитеатре издалека и из безопасного места, как на диких зверей, с которыми часто их видели сражающимися, все они не обнаруживали желания подойти к тому или другому из них или схватиться средь улицы врукопашную с гладиатором. Это было бы равносильно встрече с выбежавшим из клетки тигром.

Теперь кругом Гирпина было просторно, и он мог развязать веревки, связывавшие девушку, и снять душившую ее повязку, окутавшую ее голову и горло.

— Где я? — прошептала она, как только начала дышать свободнее, бросив вокруг мутный и блуждающий взор. — Ты друг Эски, я слышала, как ты говорил это. Ты позаботишься обо мне ради Эски?

Она инстинктивно обращалась к Гирпину и, казалось, просила у него покровительства и защиты.

Покрывало было снято с ее головы, и красота этой нежной бледной головки была замечена окружавшими ее гладиаторами.