Гладиаторы

— Ни в коем случае. Они слишком жадны, чтобы отказаться от моего презента, и слишком трусливы, чтобы отказать мне, поэтому они наверняка согласятся. Однако моим ребятам нельзя оставлять время на раздумье, о наших намерениях относительно них они должны узнать в самый последний момент, а не то эти храбрецы, если дать им возможность поразмышлять, так раздразнят свой страх к императору, что, чего доброго, умудрятся обратить свое согласие и купленную верность в предательство. Так что оставь переговоры с ними на завтра, а сейчас лучше займись своими питомцами — они могут понадобиться сегодня.

Дело было в том, что на этот день в императорском дворце намечался пир, а на пирах, как известно, император нередко имел обыкновение забавляться, заставляя кого-нибудь из гостей, чей внешний вид был неподобающе величественен или чьи военные заслуги слишком расхваливали, сразиться то с медведем, то с пантерой, то с тигром (император, якобы, предоставлял им, таким образом, возможность проявить свою доблесть). В обязанность египтянина, как служителя зверинца, входило — держать зверей постоянно наготове в такие вот пиршественные дни, чтобы не рассердить Калигулу долгим ожиданием, если уж ему вздумается поразвлечься. (Сарт пересаживал зверей с помощью специальных цепей и крючьев в особые клетки, в которых они, если в них возникала необходимость, переносились в пиршественную залу. Затем в такую клетку подсаживали, по указанию императора, какого-нибудь гостя.)

Расставшись с Каллистом, Сарт направился к своим четвероногим подопечным, а грек занялся последними приготовлениями к приему гостей.

* * *

Ближе к полудню к императорскому дворцу потянулись самые богатые и знатные: то здесь, то там виднелись украшенные золотом носилки, в которых гордо восседали именитые матроны, величественные сенаторы, богатые всадники. Войдя через парадный вход дворца в широкий вестибул, приглашенные проходили между двух рядов преторианцев, выстроившихся до самого триклиния. Бывшие в числе гостей молодые римляне любовались их прекрасными доспехами, пожилые воины — их военной выправкой, юные девушки — их мужественной внешностью, почтенные матроны — их покрытой одеждами мужественностью.

Правда, преторианцы были поставлены Калигулой не для любования, а для устрашения. Император не без основания подозревал, что нажил себе немало врагов, скрывающихся за льстивыми улыбками, тошнотворной почтительностью и притворной преданностью. Боясь их, он, таким образом, хотел как следует припугнуть их.

Пройдя вестибул, гости входили в триклиний, пол которого был выложен плитами из цветного мрамора, а стены искусно украшены мозаикой. В триклинии было установлено пять громадных столов, расположенных друг за дружкой, вокруг которых рабы расставили ложа. Центральное ложе среднего стола предназначалось для императора. Вдоль стен триклиния стояли массивные гранитные колонны, напротив которых в стенах были пробиты ниши; в этих нишах находились преторианцы, обязанные внимательно следить за благонамеренностью пирующих. В их числе был и Марк Орбелий. Когорта, в которой он состоял, в этот день несла охрану императорского дворца.

Марк не был приучен к чревоугодию, подобно тому, приготовления к которому проходили перед его глазами. Юноша с удивлением смотрел на столы, ломящиеся от всевозможных кушаний, одни из которых были знакомы ему лишь понаслышке, а о существовании других он и не подозревал. То здесь, то там красовались блюда, доверху наполненные жареными раками, тарренскими устрицами, гранатовыми зернами, сирийскими сливами. Паштеты из гусиной печенки — одного из любимых лакомств римлян — стояли вперемежку с паштетами из языков фламинго, молок мурен, петушиных гребешков, мозгов фазанов и павлинов. Все эти яства, относящиеся к закускам, предназначались для того, чтобы возбудить аппетит приглашенных или, вернее, разбудить их обжорство, подготовив их, таким образом, к основной трапезе.

Вошедших в триклиний гостей встречали рабы, которые омывали им руки в воде, насыщенной благовониями, и затем отводили их к уготовленным для них ложам. Устроившись, гости приступали к закускам, не забывая и о кубках, в которые подливали вино заботливые руки императорских виночерпиев.

Хотя место Калигулы пустовало, приглашенные, казалось, не были огорчены отсутствием императора. Они дружно наполняли свои желудки, оживленно переговаривались.

— Ты, Габиний, и сам не больно часто появлялся у Калигулы, а сегодня, гляди-ка, даже привел вместе с собой дочку, этакую пугливую козочку… — сказал один тучный римлянин, на пальце которого блестело золотое кольцо всадника, своему соседу, старику лет шестидесяти, одетому в тогу сенатора.

— Поневоле явишься, когда приглашение тебе принесет центурион от самого императора, — проговорил сенатор. — Правда, не понимаю, зачем здесь понадобилась моя дочь?