Гладиатрикс

Телемах посмотрел. Чашу, установленную на алтаре, переполняли монеты. Обычно на самом ее дне сиротливо позвякивали несколько сестерциев, но сегодня верные явили небывалую щедрость. Телемах быстро пересыпал деньги, заработанные славой Лисандры, в особый мешочек и возвел глаза к статуе Афины.

В это мгновение он мог бы поклясться, что мраморные губы осенила легкая улыбка.

— Да, богиня присматривает за людьми, посвятившими ей жизнь, — пробормотал Телемах, и на сей раз это были вполне искренние, глубоко прочувствованные слова.

Он ведь помогал Лисандре без какого-либо корыстного замысла, только желая уравновесить добром все то зло, что беспрестанно сыпалось ей на голову. Мог ли жрец предположить, что первая же ее служба доставит больше пожертвований, чем ему обычно удавалось собрать за неделю?..

Если он хоть что-нибудь понимал, то в последующие дни денежные сборы будут только расти.

— А-хил-ли-я! А-хил-ли-я! — нараспев скандировали на улице.

— Что ж, почему бы и нет, — со смешком пробормотал Телемах.

Он и сам отчасти понимал этих людей. Эллины оставались гордым народом, хотя в империи их отказывались воспринимать как равных. Да и пески арены, как правило, являли собой вотчину героев-варваров. То, что непобедимая Ахиллия была эллинкой, делало ее в их глазах чуть ли не знаменосцем национальной чести.

Подойдя к дверям, Телемах увидел Лисандру в окружении жадных поклонников. Ей совали в руки обрывки пергамента — подписать на добрую память. Иные желали хотя бы прикоснуться на счастье к одежде кумира. Афинянин внимательно присмотрелся к спартанке. Там, под внешне непроницаемой маской, Лисандра просто купалась в лучах всеобщей любви. Она так напитывалась энергией толпы, что казалась выше ростом. В какой-то момент эта самая толпа чуть не снесла Телемаха с ног. Он даже испугался за безопасность своей подопечной, но нет, оказывается, она очень хорошо умела управляться с людьми. Под ее началом беспорядок вскорости прекратился, обожатели выстроились у стены и начали подходить к ней чинно, по очереди.

Телемах, на которого перестали обращать внимание, отступил назад, в тишину храма, и прислонился к стене. О да, шрамы, которыми наградили Лисандру недавние страдания духа и плоти, останутся при ней навсегда. Но, похоже, зрительское обожание было для нее самым могущественным лекарством. Ласковое прикосновение руки и разумное слово не могли произвести подобного действия. Они лишь затягивали страдание тонкой кожицей, замешанной на жалости. Народная любовь создавала броню.

Конечно, спартанский склад ума нипочем не позволит ей увидеть происходящее в истинном свете. Но прямо на глазах Телемаха попранное «я» Лисандры вновь воскресало из обломков. Если должным образом его направлять, то оно не обратится к тщеславию, не выродится во зло.

Надо только помнить, насколько переменчива толпа. Сегодня она готова любить Лисандру, но если гладиатрикс оступится на песке арены, толпа с той же легкостью от нее отвернется. Приветственные возгласы сменятся шиканьем, на смену обожанию явится презрение. Как она тогда это переживет?

«Будущее покажет, — сказал себе Телемах. — Если зрительские восторги сегодня льются на нее целебным бальзамом, что ж, да будет так».

XXXVII

Лисандра была очень благодарна жрецу за то, что он позволил ей провести вечернюю молитву. Она понимала, чего тот добивался. Служба Афине вкупе с работой над свитками полностью занимала ее рассудок. Все это вместе было частью довольно-таки странной судьбы, сплетенной для нее рукою богини. Похоже, ей предстояло провести все свои дни в некоем публичном служении. Сперва она путешествовала как призванная жрица, несшая людям слово Афины. Потом были бои на арене. Теперь устами девушки опять вещала богиня, а впереди ее опять ждали схватки.

Как бы то ни было, здесь и сейчас она радовалась возможности довести до местных эллинов настоящее спартанское учение, ибо им оно было воистину необходимо. Она ведь слышала, как вел молитвы Телемах. Он был добрым человеком и хорошим жрецом, более того, Лисандра почитала его за друга. При этом жрец внушал людям расплывчатые аттические ценности, удалившиеся от истины едва ли не до полного ее извращения.

Воительница отдавала себе отчет в том, что ее гладиаторская слава немало способствовала разрастанию сообщества почитателей Афины. Весть о том, что некоторое время службы в храме будет проводить знаменитая Ахиллия, распространилась мгновенно. В храм стало набиваться столько народа, что люди только что не свешивались с колонн. Это было правильно и хорошо. Лисандра посвятила богине всю свою жизнь, чтя ее когда словом, когда мечом. Слава Лисандры явилась, так сказать, побочным плодом благочестивой битвы, длившейся многие годы. Она принимала ее в честь своей богини. Хорошо, если благодаря ей храм будет полон, а люди услышат не искаженную мудрость Афины.