Гладиатрикс

Хитрость, однако, не удалась. Ну да, Эпона довольно бодро устремилась вперед, но до чего же медлительно и неуклюже! Да и сражалась она словно бы не с Сориной, а с ее мечом, била и била только по нему. В конце концов амазонке все это опротивело, она двинула кистью, и меч Эпоны улетел далеко прочь, вырвавшись из руки.

Он еще не успел упасть наземь, когда Сорина крутанулась и всадила локоть в лицо рослой противницы. Та запрокинулась и рухнула навзничь, обрызгав кровью песок.

Стоя над распластанным телом, амазонка отыскала глазами ложу правителя. Фронтин не заставил долго ждать своего приговора. Короткий жест — и Эпона забилась в предсмертных конвульсиях.

Зрители гудели, свистели, презрительно тыкали пальцами. Это вместо бешеных оваций, которыми привыкла наслаждаться Сорина! Никогда еще публика подобным образом не провожала ее.

Сопровождаемая оскорблениями, она быстро прошагала к воротам жизни.

— И это называется поединком? — коснулся ее ушей чей-то голос с ближней трибуны. — Если это была шутка, то весьма неудачная! Почему бы тебе не сразиться с кем-нибудь, способным за себя постоять?

— Да потому что она больше ни на что не годится, — ответили откуда-то сверху. — Состарилась!

— То-то ее выставляют против никуда не годных соперниц. Та же Ахиллия, как я понимаю, ее прирезала бы в два счета.

Сорина остановилась. Светло-карие глаза пристально обежали толпу, выискивая оскорбителя, и нашли его. Это был тощий, неряшливый недомерок в ярко-желтой тунике. Сорина зарычала и бросилась в ту сторону, молотя мечом по решетке, отделявшей арену от зрительских мест. Люди на трибуне с криками подались прочь, кто-то даже упал.

— Выйди-ка сюда, мелкий паршивец! — выкрикивала Сорина. — Ахиллия твоя — дерьмо и ничтожество! Слышишь меня? Дерьмо!..

Ей было еще что сказать, но подбежали служители арены и свалили ее на песок. Она больше не сопротивлялась, позволила им разоружить себя и увести под свод подземелья.

Насмешливые выкрики, правда, преследовали ее и там.

* * *

Бальб тоже следил за поведением зрителей, и ему было по-настоящему плохо. После оглушительного успеха на играх, устроенных Эсхилом, он желал всех убедить, что это было только начало. Увы, славу умножают в боях против достойных противников, а их-то для его воительниц как раз и не находилось. Другие ланисты то ли приберегали своих лучших воительниц, то ли вовсе не могли противопоставить его девушкам ничего стоящего. Обученные гладиатрикс стоили очень немалых денег. Владельцы прочих школ, кажется, уже всерьез верили, что выставить свою воспитанницу против любой девушки из его луда значило наверняка ее потерять. Ланисты были прожженными деловыми людьми и на подобные предложения не велись.

То, что Сорина явно теряла поклонников, Бальба волновало меньше всего. Она неплохо послужила ему, но если ее время заканчивалось, значит, быть по сему. Тем более что теперь у него имелась Лисандра. Фортуна воистину улыбнулась ему, ниспослав встречу с самонадеянной юной спартанкой. Прежде он был уверен, что наследницей стареющей львицы естественным образом станет Эйрианвен, теперь же все свои надежды возлагал на Лисандру.

Да, слава Сорины клонилась к закату и уходила в прошлое. Не ее вина, что соперница оказалась пустышкой. Она ничуть не была виновата в том, что публика отреагировала на ее победу именно так. Бальбу нужно было думать о своей собственной репутации и о том, что бы такое предпринять для ее поддержания.

Первая его забота была связана с тем, что Лисандре предстояло драться с женщиной из того же луда, владелец которого выставил Эпону против Сорины. Если учесть нынешнюю славу спартанки, восходящей звезды Галикарнаса, то получалось, что тот другой ланиста навряд ли отправит почти на верную смерть какую-нибудь из своих лучших воспитанниц.

Подозвав к себе Палку, Бальб велел парфянину наведаться к хозяину той гладиаторской школы. В уме ланисты уже вызревал план. А как же иначе! Он не был бы настолько успешен, если бы не умел достойно отвечать на каждый жизненный вызов.

Идея Бальба была настолько хороша, что он заранее потирал руки.

* * *

— Вот видишь!..

Даная, вернувшаяся с арены, растирала шею ладонью. Проследив за поединком Сорины, афинянка учла ее ошибки и не стала их повторять, устроив вместо этого для публики достойное зрелище. Она верно оценила способности своей противницы и не бросилась, как Сорина, сразу ее убивать. Вместо этого эллинка поиграла с ней, как кошка с мышью, даже дала ей вкусить иллюзорную близость к победе, после чего одним ударом в голову отправила в Гадес.

— Ты хорошо билась, — похвалила Лисандра.

— Да с чем там было биться-то, — сказала Даная. — Я всю дорогу чуть не на себе эту сучку тащила!

— Это верно, — подала голос подошедшая Фиба.

В этот день она еще не сражалась и пребывала в радостном предвкушении. Сильных соперниц, кажется, не предвиделось, а значит, особо и переживать было не о чем. Все останутся живы.

— Все потому, что вы усердно учились, — напомнила им Лисандра. — Притом по-спартански, то есть превосходя все, что вам прежде внушали!