Глашенька

Собственно, она их и не испытывала – выполняла, как сомнамбула, все, что говорил Лазарь, и чувство страшной вины перед ним соединялось в ее душе с чувством страшного унижения, в котором она была виновата сама, но которое все же пережила по его вине.

С такой вот адской смесью в душе и вышла она из больницы.

То есть не вышла – ее вывезли на каталке. Машина «Скорой», в которую эту каталку поставили, внутри напоминала космическую станцию.

Врач простился с Глашей односложно и холодно, будто она и перед ним была в чем-то виновата.

Лазарь еще задержался, разговаривая с ним, а когда сел в машину, то был раздражен и зол.

– Черт знает что! – сказал он в сердцах. – Какая-то дурацкая каша, вот-вот – и кровавая.

– Ты о чем? – безучастно спросила она.

– О ком. О враче твоем, Владилене Николаевиче. В голове у него дурацкая каша. Хотя специалист он высшего класса, лечит, как Гиппократ велел, и человек во всех отношениях достойный. Потому-то мне и тошно, что он меня ненавидит!

– За что ему тебя ненавидеть? – так же безучастно пожала плечами Глаша.

– За то, что он уверен: из-за таких, как я, развалилась прекрасная, светлая, полная высоких идей жизнь, которая была при советской власти. И все я про ту жизнь знаю, и цену ее идеям знаю – ложь на костях, вот и вся идея. А ему объяснить не могу.

– Почему? – Глаша спросила уже почти с интересом.

– Потому что все мои аргументы – для него не аргументы. Что книжки можно стало читать, какие раньше нельзя было, – так у него на книжки теперь денег нет. А раньше были.

– В библиотеку пусть сходит. Там книжки бесплатные.

Глаша терпеть не могла, когда нежелание читать оправдывали нехваткой денег или времени. Она точно знала: на то, что человеку необходимо, и деньги, и время он найдет. Весь вопрос только в том, что он считает для себя необходимым.

Вряд ли Лазарь расслышал ее слова. Вряд ли вообще услышал, что она что-то сказала.

– Что диагностическое оборудование появилось, лекарства, каких при советской власти помину не было, – так у него в больнице новокаина и то не вдоволь, какое уж там оборудование! – продолжал он.

– А аппарат для УЗИ? – вспомнила Глаша. – Он же здесь есть.

– Да ничего здесь нет, – поморщился Лазарь. – Аппарат для УЗИ я привез.

– Но ты же, наверное…

– Конечно, обратно не увез. Но он это воспринимает как мою прихоть и унизительную подачку. И меня еще больше за это ненавидит. Был бы он гад какой-нибудь, который за Сталина слюной брызжет, потому что при великом вожде всех, кого надо, к стенке ставили и порядок был, – наплевать бы мне на него. Но этот-то Владилен Николаевич никакой не гад, вот ведь что! Я ему: в Англии здравоохранение общедоступное, хотя никакой советской власти нет, не было и не будет, а он мне: я в вашей Англии не бывал и никогда не побываю, и пациенты мои никогда не побывают, а в прошлом нашем мы были, и оно нас вполне устраивало, а что лекарств не было, так зато их ни для кого не было, не то что сейчас. И что с этим делать, как это избыть, я не знаю. А если не узнаю, не пойму, то все кровавой кашей и кончится. И очень скоро.

– Но почему же именно ты должен это понять?

Глаша приподнялась, опираясь на локти, чтобы лучше видеть его лицо.

– Потому что Владилен Николаевич уверен, что он-то все уже понял.

– Мало ли в чем уверен ограниченный человек, – пожала плечами Глаша.

– А куда ограниченность его заведет, думать не хочется, – сказал Лазарь. – Но придется.

Он думал об этом уже сейчас, Глаша видела. Думал сердито, упорно, и потому не было ему сейчас дела до нее – до ее вины, горя, отчаяния.

Это должно было бы быть для нее обидно, оскорбительно. Но не обиду она почувствовала…

Что-то дрогнуло в ее сердце в ту минуту, когда вглядывалась она в его сердитое, отрешенное от нее лицо.

Впервые за все эти дни, которые, она была уверена, разведут их навсегда, – впервые она почувствовала жалость к нему. И жалость эта странным образом являлась частью восхищения, которое заполняло ее всю, подступало к горлу.

«Как получилось, что он со мной? – думала она, глядя на его лицо снизу, с каталки, из полумрака. – С его масштабом, с его силой, умом, волей?»…

Предвидеть, что через пять лет он бросит ей на прощанье какую-то мелкую и оскорбительную фразу и уйдет не оглядываясь, она тогда не могла.

«А надо было предвидеть, – подумала Глаша. – Не его глазами на жизнь надо было смотреть, а своими. И все у меня было бы иначе. Ну так все и будет иначе! С чистого листа».

Кленовый лист, который она машинально теребила, разорвался в ее руках с едва слышным пронзительным треском.

Но не об этом листе говорила она себе сейчас. Не о нем!

Часть вторая

Глава 1

Красные дюны слились с вечерними облаками. Это произошло к вечеру, на закате, и выглядело так, что дух захватывало.

– Еще разок, Глафира, ладно? – сказал Виталий. – Последний спуск!

– Ну конечно, – улыбнулась она. – Не спеши. Я все равно на облака смотрю.