«Гласность» и свобода

В тот раз я уехал делать операцию в Москву, но через два месяца опять вернулся в Париж. Все было по-прежнему, если не хуже. Добрейшая Сильвия де Брюшар чуть плакала, но говорила, что это не их ведомство и она ничего не может сделать. Я уже почти кричал, что французское правительство практически заманило (поручило своему послу в Москве обеспечить их приезд) моих родных во Францию и превратило их в бесправных нелегальных эмигрантов. Говорил, что дам интервью Карлинскому в «Либерасьон» и де Шикофф в «Фигаро», с которой был хорошо знаком³⁹. Но все же я не хотел устраивать скандал, хотя и жалел, что отнесся без интереса к вопросу секретаря посольства США, почему я не у них попросил о помощи. Но я не хотел играть в политические игры. Все кончилось самым простым, приличным и привычным для Франции образом. Нам посоветовали адвоката, который за два месяца получил и для Томы и для Нюши необходимые документы. Правда, это были не документы политических беженцев, что было бы естественно после убийства Тимоши, прямых угроз в адрес Томы и Нюши, а просто виды на жительство на десять лет, но дающие право на работу и на учебу. Теперь у них уже повторные виды на жительство. Как и те, кто бежал из Советского Союза после семнадцатого года, французского гражданства мои родные не просят.

Правда, когда года через два Тома попробовала приехать в Москву, ожидая чемоданы в аэропорту Шереметьево, она вдруг услышала голос из мегафона:

– Гражданка Григорьянц, подойдите к стойке регистрации.

Там стояли два молодых человека с ее уже вынутыми из общего багажа чемоданами. Чтобы не забывала, куда приехала.

Отказ в документах политическим эмигрантам тоже был, конечно, результатом усилий российских властей. Либеральнейший академик Рыжов, ельцинский посол во Франции, делал все, чтобы скрыть тот ужас, который творился в России, и помочь работе КГБ во Франции. С одним из таких мероприятий я столкнулся в Париже.

Выяснилось, что именно в те дни, когда я приехал, в Париже происходит международная конференция о достижениях свободной России. Происходит она, естественно, в культурном центре посольства, выступает Синявский и многочисленные либералы, но (знамение времени) сопредседателем конференции в посольстве согласился стать Владимир Буковский. Бог бы с ним со всем, но увидев в редакции «Русской мысли» программу, я вдруг обнаружил, что на большой двух- или трехдневной конференции о положении в современной России нет ни одного даже упоминания о Чечне. Россия ведет варварскую кровопролитную войну на своей территории, гибнут десятки тысяч человек, но эта малость совершенно никого не интересует.

Естественно, я нашел то ли телефон, то ли встретил в редакции Володю и спросил, как это возможно. Он не покраснел, но тут же согласился, что это не совсем правильно:

– Мы не можем включить твой доклад о Чечне в программу – она уже согласована (с кем? – С. Г.) и отпечатана, но я дам тебе слово на пресс-конференции – она будет на третий день.

Володя, действительно, отдал мне практически всю пресс-конференцию, но как он мог сопредседательствовать на конференции о России в середине девяносто пятого года, где даже не была упомянута Чечня?

Официальной помощи Тома и Нюша – политэмигранты, приглашенные президентом Франции, никогда и никакой не получали. Через год (сколько же можно жить даже у самых добрых людей?) они сняли с моей помощью квартирку в очаровательном пригороде Парижа Сен-Мор, а еще лет через пять я смог продать на Украине возращенные из Киевского музея картины Богомазова, и они купили квартиру в более далеком рабочем пригороде Парижа Ашере. И тут неожиданно и вне всякой связи с нашей невеселой судьбой проявились достоинства французского государства. Узнав, что в новой квартире Тома будет жить с Нюшей, ее мужем и сыном, дама из социальной службы тут же сказала:

– Но ведь это ужасно – жить с чужой семьей.

И тут же нашла ей неподалеку социальное жилье, где квартплаты много ниже, чем в частных домах.

Тома спросила, нельзя ли найти такую же микроскопическую квартирку, но все же двухкомнатную – к ней часто приезжает муж из России.

Дама тогда ответила отказом, но обещала запомнить, и через год предложила посмотреть другую квартиру в таком же примерно доме, но уже двухкомнатную, где она сейчас и живет, как и другие рабочие семьи в этом квартале.

Глава IV 1995–2003 год

Война в Чечне. Международный трибунал

В середине марта 1995 года мне внезапно позвонил Наум Ним – харьковский писатель и диссидент, давно переехавший в Москву и по договору с английским журналом «Индекс цензоршип» (году в 1990 отказавшимся печатать мое интервью, в котором я говорил о неминуемом распаде Советского Союза) издавал сперва русский вариант журнала, а потом и совершенно самостоятельный журнал.

Я с Наумом был мало знаком, но он очень серьезно мне сказал, что ему срочно нужно со мной повидаться. Решив, что Наум знает что-то об убийстве Тимоши – ни о чем другом я и думать не мог – я пригласил его зайти домой (в офисе я почти не бывал).