«Гласность» и свобода

Через месяц должны были состояться выборы в Чечне, туда ехала большая группа наблюдателей от фонда «Гласность» (какие-то монахи, журналисты, Борис Панкин, Сергей Ковалев) и я ясно себе представил, что будет, если в Грозном и со мной что-то произойдет, а потом у меня найдут материалы директора ФСБ. Уже во второй раз (как с убийством Сергея Дубова) мне предлагают повторение опробованного ФСБ способа дискредитации. Тем более, что у меня и документы были подлинные, а не фальшивые вставки, как у Чайковой.

Способ защиты у меня был только один – лишить Ковалева возможности «неожиданно найти» у меня свои документы. За оставшиеся три или четыре недели до поездки в Грозный я сделал две вещи: сперва пошел к якобы самому храброму защитнику демократии – редактору «Новой газеты» Муратову, показал ему документы, записку Калмыкова, объяснил, что случайно передать мне материалы ФСБ не могли, и напомнил о недавнем и всем тогда памятном убийстве Нади Чайковой. Объяснил, в чем не было нужды, какая это газетная сенсация: руководство ФСБ и Совета Безопасности де факто признают Международный трибунал, собирающий материалы по всему миру, над принявшим преступное решение российским руководством. Муратов сказал, что он понимает, как это интересно и как для меня опасно, что ближайший номер «Новой газеты» уже сверстан, но он попытается что-нибудь снять и дать мои материалы. Но в ближайшем номере «Новой газеты» ничего не было, я подождал еще неделю – в следующем тоже ничего. Позвонил Муратову. Он сказал, что у них идут другие материалы о Чечне, а мои им не интересны.

– Мы проверили, – сказал он неопределенно, – здесь нет ничего особенного…

Интересно, где проверял директора ФСБ Ковалева Муратов?

Тогда я позвонил кому-то чуть более приличному на НТВ. Об опасности для себя уже не говорил, но лишь о сенсационной для любого СМИ новости – ФСБ и Совет Безопасности России открыто передают свои материалы антиправительственному Международному трибуналу, тем самым де факто еще и признавая его правомочность.

На НТВ дня два размышляли, потом мне кто-то позвонил и сказал, что это «не их формат». Больше я, простите за выражение, проверок «на вшивость» храбрым, свободолюбивым и демократически настроенным журналистам уже не устраивал – было противно. Впрочем, своей цели я достиг – лично со мной в Грозном ничего не произошло, но через месяц в аэропорту Шереметьево скоропостижно скончался от сердечного приступа Юрий Хамзатович Калмыков. Я ничего (в отличие от гибели Андрея Сахарова) не знаю о его смерти. Но в России, как и в тюрьме, я не верю в такие счастливые для властей совпадения (умер самый честный член российского руководства – министр юстиции, самый важный член Международного трибунала, к тому же еще закрепивший своей подписью и сорвавший очередную операцию директора ФСБ). И когда я вспоминаю Юрия Хамзатовича, я всегда думаю о том, что капли его крови лежат и на Муратове.