Открытой войны между Соединенными Штатами и Советским Союзом никогда не было. К ней были очень близки в мае 1945 года, но истощенная долгой войной Красная армия, потерявшая только в кровавом штурме Берлина триста тысяч человек, не была способна противостоять армиям Паттона и Монтгомери, отделявших Берлин от Парижа, и Сталину пришлось отступить, отдать Францию де Голлю, разоружить коммунистов и лишь тогда выпустить из Москвы Мориса Тореза – в Кремле хорошо понимали, что неконтролируемый советскими танками коммунистический режим много опаснее любого другого. Потом все это повторят советские маршалы и Суслов во время парижского восстания 1968 года. Война между США и СССР была чудовищно близка в 1953-м, 1962-м, 1984 годах, но все же, к счастью, так и не началась, продолжалось противостояние не столько двух стран, сколько двух миров. Один олицетворялся ГУЛАГом, десятками миллионов погибших и замученных бесправием, нищетой и мукой дошедших до тех пределов, когда остается только инстинкт выживания. У шаламовских героев он уже не только не на человеческом, но даже и не на животном уровне. Гений Шаламова показал, как опасна эта биологическая субстанция всему сущему на земле.
Противостоящий коммунистическому лагерю западный мир защищал и пропагандировал свободу и ценность индивидуальной самореализации личности, право на частную жизнь и частную собственность – интеллектуальное и нравственное богатство, собираемое по крохам и накапливаемое человечеством многие тысячелетия.
На каждом шагу повторяют в России, да и во всем мире, набившее оскомину утверждение, что в 1991 году произошла глобальная победа мира демократии и свободы над тоталитарным коммунистическим монстром. Но прошло двадцать лет и пора уже, наконец, подвести итоги. Насколько выросла и укрепилась даже не мощь Соединенных Штатов, что не очевидно, но то царство человеческой свободы, независимости от подавляющей его государственной власти, возможности самореализации человеческого гения, интеллекта, его бесконечно сложной природы после победы над силой, которая идеологически и по природе своей всему этому была враждебна. Насколько улучшилась жизнь человека в западном мире после того, как исчезла почти столетия нависавшая над ним смертельная угроза.
И если мы подумаем, как изменилась за два десятилетия жизнь граждан в странах-победительницах, насколько возросла в них демократическая и интеллектуальная свобода, то неизбежно придем к странному выводу о том, что объем этих отвоеванных, защищенных в долгой борьбе свобод резко сократился.
Что же получили освободившиеся от коммунистической угрозы граждане стран Западной Европы и США? Видимый каждому результат – в метро, на улицах любой страны (кроме Великобритании) – группы полицейских с автоматами наперевес. До падения коммунистического режима в СССР западный мир жил иначе, без вооруженной охраны на каждом шагу.
Из менее заметных, но еще более существенных ограничений свободы человека, напомним о прослушивании телефонов и перлюстрации как почтовой, так и электронной корреспонденции без судебного постановления почти во всех европейских странах. О размещении сотен миллионов видеокамер, об открытой для полиции возможности фиксировать местоположение любого мобильного телефона, позволяющими в считанные минуты определить местоположение, а часто и поведение любого гражданина свободной страны. А если к этому присоединить необходимость сдавать отпечатки пальцев при въезде в США, фиксацию индивидуальных особенностей глазной клетчатки (с последующим занесением в архив) при входе во многие государственные и международные организации, вплоть до Совета Европы, да к тому же сети медицинских, страховых, банковских и платежных карточек, позволяющих Большому Брату, пока ведущему себя деликатно, в считанные минуты определить состояние здоровья, сбережения, характер и стоимость всех, вплоть до мельчайших, покупок, становится ясным, что объем гражданских свобод в победивших ради них странах Запада на самом деле резко сократился. К этому прибавились растущие ограничения на въезд в страны Запада, отсутствие роста благосостояния граждан в реальном исчислении за два десятилетия и все сокращающиеся возможности получить не только работу, но и приличное образование, то становятся не только объяснимы повсеместные многотысячные акции протеста, но и возникает вполне естественный вопрос: так ли должны жить победители? Действительно ли были защищены или хотя бы сохранены, если не расширены демократические свободы? Ведь все это движение к авторитарной власти, а не к торжеству победившей демократии.