Главная тайна Библии. Смерть и жизнь после смерти в христианстве

Рискуя чрезмерно упростить картину, нужно сказать, что Платон отвергал все вещественное и преходящее. Хаотичный и запутанный мир пространства, времени и материи оскорбителен для ясного и чистого философского ума, который погружен в небесные реальности. Мир испорчен не только потому, что в нем действует зло; он плох из–за таких явлений, как изменение и распад или непостоянство материи; из–за того, что весну и лето сменяют осень и зима, что после заката наступает тьма, что цветущий возраст человека — просто прелюдия, за которой следуют страдания и смерть.

Это совершенно иное мировоззрение. Оптимист, пантеист, эволюционист или приверженец прогресса убеждены, что подобные явления просто сопровождают рост чего–то большего и прекрасного. Платоник, буддист, индуист — и такие последователи платонизма, как гностики, манихеи и приверженцы бесчисленных подобных направлений, зародившихся в рамках иудейской и христианской традиций, — утверждают, что это знак того, что мы созданы для чего–то иного, для мира, свободного от пространства, времени и материи, для чисто духовного существования, где мы с радостью сбросим с себя оковы смерти раз и навсегда. А избавиться от смерти в рамках такого направления означает освободиться от всего того, что разлагается и умирает, то есть от материального аспекта нашего существования.

Платонизм очень рано начал оказывать влияние на христианство, особенно ярко это показывает такой феномен, как гностицизм, который в наше время вернулся на сцену. Стоит сказать несколько слов об этом феномене.[104]

Подобно Платону, гностики думали, что материальный мир есть самое мрачное место, пропитанное злом в силу самой его природы, однако некоторые люди в этом мире предназначены для лучшей доли. Такие дети света подобны упавшим звездам, это крохотный источник света, ныне сокрытый в огромном материальном теле. Как только они познают, кто они такие на самом деле, это «знание» (по–гречески — gnosis)

позволит им войти в духовный мир, в котором наш материальный мир уже ничего не значит. Если они обрели такую духовную жизнь, они пронесут ее и через смерть и войдут в бесконечность за пределами пространства, времени и материи. «Мы — звездная пыль, — пел Джони Митчелл, повторяя мифы глубокой древности, — мы сияем, как золото; и нам надо вернуться в сад».[105] Как утверждает гностический миф, чтобы выбраться из грязи этого мира, нам надо вернуться к своему изначальному состоянию, в котором мы находились до сотворения мира. По представлениям гностиков, само творение было «падением», после чего появилась материя — настоящее зло. Я надеюсь, даже такое описание позволяет увидеть, что этот взгляд пародирует некоторые аспекты христианства, а одновременно глубоко и во всех аспектах отличается от него.

Большинство людей в современном мире довольно смутно представляют себе гностицизм, если вообще слышали о таком явлении. Тем не менее можно с достаточной убедительностью показать, что некоторые элементы гностицизма — а это всегда в высшей степени эклектичный феномен — можно найти в нашей культуре у некоторых влиятельных мыслителей и писателей последних двух столетий. Писатель и драматург (а также откровенный апологет гностицизма) Стюарт Холройд относится к этому направлению, среди прочих представителей западной культуры Блейка, Гете, Мелвилла, Иетса и Юнга; без сомнения, они не являются чистыми представителями гностицизма, но аргументы Холройда тут звучат вполне убедительно. По сути дела, если человек отказывается от материалистического оптимизма, а при этом остается вне иудаизма или христианства, он с большой вероятностью станет на позиции гностицизма того или иного рода. И нас не должно удивлять, что некоторые романтики и их позднейшие последователи склонны к такому мировоззрению.[106] Открытие рукописей Наг–Хаммади (библиотеки гностических текстов в Верхнем Египте) в 1945 году подогрело желание пересмотреть христианство, якобы изначально близкое от гностической духовности, которая резко отличается от очень конкретных представлений о царстве Божьем на земле, что возвещает Иисус в канонических евангелиях. Если продолжать двигаться в этом направлении дальше, то придется принять популярные безумные теории заговора, вроде тех, которые развивает Дэн Браун в своем романе «Код да Винчи». Многие люди до этого не доходят, однако молчаливо полагают, что подлинное христианство — это некая разновидность гностицизма.