Главная тайна ГРУ

Разведшкола, где-то в Подмосковье. Идут практические занятия. Вот один из призывов к жертвенности ради «предмета обожания» — агента: «Вы должны лечь на рельсы трамвая, на котором разведчик едет на встречу с агентом, если вы обнаружите во время контрнаблюдения за своим коллегой «хвост». Это означает: нельзя привести «хвост» на место встречи с агентом. Какой ценой? Любой… Вспомните, в художественном фильме «Мертвый сезон» главный герой — профессиональный разведчик-нелегал — спасает привлеченного к работе с госбезопасностью советского гражданина… Эти финальные кадры ни у кого не могут вызвать сомнения в праве разведчика и необходимости идти на жертву ради агента».

Хорошо известный с послевоенных лет разведчик Федотов из прекрасной киноленты «Подвиг разведчика» многократно разговаривает сам с собой: «Связь, связь, связь…» Или: «Кому я здесь нужен без связи?!» Эти полузаклинания разведчика времен войны характеризуют составляющую вопроса «как?». Цепочка работает: информация — агент — разведчик. И каждое из звеньев этой цепочки имеет всего одну, но всеобъемлющую особенность. Так для информации — это достоверность, для агента — добросовестность, а для разведчика — профессионализм. А для связи между ними — дееспособность.

Трагедия советской внешней разведки в канун нападения Германии на СССР заключалась в проблеме достоверности информации, добытой ею для советского правительства и военного командования. Сведения были объективные, но…

После начала Второй мировой войны (сентябрь 1939 — июнь 1941) советская разведка смогла выявить следующие тенденции в оперативной обстановке последних мирных дней: неизбежность войны; истинные устремления Германии, Великобритании, США в отношениях с СССР; самые неблагоприятные варианты развития ситуации для СССР, когда он мог оказаться один на один с Германией против коалиции европейских государств. Наконец, она смогла детально осветить военную, военно-экономическую и политическую подготовку Германии к агрессии против СССР. И назвала точную дату нападения.

Информация имеет три равнозначные по важности оценки и в упрощенном виде может быть охарактеризована формулой САД. Где «С» — секретная, «А» — актуальная, «Д» — документальная. Трехсторонняя оценка информации определяет степень ее полезности с точки зрения доверия к ней, то есть достоверности.

Так вот, информация разведки к июню 1941 года характеризовалась чаще всего двумя категориями оценки «С» и «А» — секретная и актуальная. Так, например, в архивном деле агента-антифашиста Корсиканца, сотрудничавшего с советской разведкой с 1935 года, имеется календарь сообщений с сентября 1940 по 16 июня 1941 года (более 50 кратких резюме). И эти сведения представлены так: «со слов…», «из наблюдения…», «из документов, прошедших через руки…», «из документов…».

Конечно, эти сведения были секретными и важными по своей актуальности… Более того, старший лейтенант госбезопасности в то время Зоя Рыбкина — составитель этого календаря, сделала вывод, который начальник внешней разведки Павел Фитин доложил Сталину: «Все военные приготовления Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». Это была формулировка из шифротелеграммы берлинской резидентуры, которая находилась в центре событий в этот трагический момент истории Советского государства.

Вот только реакция первого лица страны была неадекватной тревожному содержанию документа от разведки: «Не поддавайтесь панике!» Доклад состоялся 20 июня — впереди была война, через считаные часы.

Разведка после массовых репрессий 30-х годов, серьезно коснувшихся и ее, не смогла — не было агентурных позиций в высших эшелонах власти Германии — добыть документального характера данные: о плане «Барбаросса» и введении его в действие, о стратегических целях и сроках начала войны, об окончательной дате нападения.

Сведения обо всех этих документах в Кремле были, причем секретные по содержанию и актуальные по времени, но не документальные! Ослабленной разведке было трудно, особенно в условиях, когда активно работала дезинформационная служба гитлеровцев, вводя дезу в ряды и высших чинов, и офицеров вермахта.

Но имеется еще одна сторона трагедии советской разведки в канун нападения Германии на нашу страну. Сведения-то были объективные, но в фактическим виде, а не в аналитическом. Права на анализ разведданных в своей штаб-квартире разведка была лишена в 1937 году. Разведку отделили от анализа, а ведь именно она была на острие событий и лучше любой другой службы в правительстве и среди военных чувствовала ситуацию.

«В фактическом виде» — это значит, что разведданные шли «наверх» как бы «живьем»: что прислали из резидентуры, то и подавалось. Беда была в том, что в советском политическом и военном руководстве разведданные не анализировались на фоне военно-политической ситуации и военной доктрины Германии. А ведь вермахт — германские вооруженные силы — имел стереотип во всех случаях захвата европейских стран. Это были: шантаж с позиции силы, ультиматум, провокации.