Главная улица

На цыпочках подошла она поправить подушку. Когда она возвращалась к Эрику, ей было приятно, что он ждет ее. Они улыбнулись друг другу. Она не думала о Кенникоте, отце ребенка. Она думала, что некто, похожий на Эрика, какой-то более возмужалый и надежный Эрик, должен был бы быть отцом Хью. Они трое играли бы… в невероятные, увлекательные игры.

– Кэрол! Вы рассказывали мне про свою комнатку, дайте мне заглянуть в нее.

– Но вам нельзя оставаться там ни секунды. Надо идти вниз.

– Согласен.

– Вы будете вести себя хорошо?

– Достаточно хорошо!

Он был бледен и серьезно смотрел на нее большими глазами.

– Вы должны вести себя лучше, чем «достаточно хорошо»!

Она чувствовала себя старше и разумнее. С силой распахнула она дверь.

Кенникот всегда казался здесь не на месте, но Эрик удивительно гармонировал с духом комнаты, когда поглаживал книги и разглядывал гравюры на стенах. Он протянул к ней руки. Подошел к ней. Она слабела, охваченная теплой волной нежности. Ее голова откинулась назад. Глаза были закрыты. Ее мысли были бесформенны, но красочны. Она почувствовала на своих веках его поцелуй, почтительный и робкий.

Тогда она вдруг осознала, что это невозможно.

Вздрогнула. Отскочила от него.

– Оставьте! – строго сказала она.

Он упрямо смотрел на нее.

– Я вас очень люблю, – сказала Кэрол. – Не портите всего. Будьте моим другом!

– Сколько тысяч и миллионов женщин говорили то же самое! И вот теперь – вы! Но это ничего не портит, это – счастье.

– Милый друг, в вас в самом деле есть что-то колдовское. Раньше я, наверное, была бы этому рада. Но теперь – нет. Слишком поздно! Я сохраню к вам нежность. Но издалека, на расстоянии. Это вовсе не означает, что она будет поверхностной и только на словах. Ведь я нужна вам, да? Я нужна только вам и моему сыну. Я так хочу быть желанной. Когда-то я хотела, чтобы меня любили. Теперь я буду довольна, если сама смогу что-нибудь дать… почти довольна!..

Мы, женщины, любим заботиться о мужчинах. Бедные мужчины! Мы накидываемся на вас, когда вы беспомощны, и суетимся около вас, и постоянно стараемся вас переделать. Это сидит в нас где-то глубоко. Вы, Эрик, будете моей единственной удачей в жизни. Сделайте что-нибудь заметное! Пусть это будет хотя бы просто продажа хлопка. Торгуйте прекрасным хлопком, караванами хлопка из Китая…

– Кэрол! Довольно! Вы любите меня!

– Нет! Просто я… Как вы не понимаете? Все кругом так давит меня, жадное любопытство этих людей… Я ищу выхода… Пожалуйста, оставьте меня. Уходите! Я больше не могу выдержать. Я прошу вас!

Он ушел. Воцарившаяся тишина не принесла ей облегчения. Ее душа была пуста, и дом был пуст, и Эрик был нужен ей. Ей хотелось говорить и говорить, хотелось высказать все, что у нее на душе, хотелось разумной дружеской близости. Она пробралась в гостиную и выглянула из окна. Эрика не было видно. Зато она увидела миссис Уэстлейк, которая проходила мимо и при свете фонаря на углу окинула быстрым взглядом крыльцо и окна. Кэрол опустила занавеску. Ее движения и даже мысли были парализованы. Машинально, не думая, она пробормотала:

– Надо поскорее повидаться с ним и объяснить ему, что мы должны быть только друзьями. Но… в доме так пусто. Так гулко отдаются шаги.

II

Двумя днями позже перед ужином Кенникот нервничал и был рассеян. Он побродил по гостиной и вдруг буркнул:

– Что это ты наболтала старухе Уэстлейк?

Книга в руках Кэрол зашелестела.

– О чем это ты?

– Я говорил тебе, что Уэстлейк и его жена завидуют нам, а ты все-таки водишь с ними компанию… Насколько я понял Дэйва, старуха Уэстлейк благовестит по всему городу, будто ты ей говорила, что ненавидишь тетушку Бесси, что я храплю и из-за этого ты устроила себе отдельную комнату, что Би не стоила Бьернстама и будто ты в последнее время возмущаешься городом за то, что мы не падаем ниц перед этим Вальборгом и не молим его отужинать с нами. И бог знает что еще.

– Все это сплошные выдумки! Миссис Уэстлейк мне нравилась, я к ней заходила. Но, по-видимому, она пожелала переиначить все мои слова.

– Ясное дело! А как же ты думала? Разве я не предупреждал тебя? Старая кошка, как и ее тихоня муженек. Честное слово, если бы я заболел, я скорее позвал бы любого знахаря, чем Уэстлейка, а жена его – того же поля ягода. Только вот чего я не могу понять…

Она застыла в ожидании.

– Что такое нашло на тебя, что ты, такая умная, дала ей вытянуть из тебя все? Не так важно, что ты там наговорила, – всякий должен иногда дать выход тому, что накопилось на сердце. Это естественно. Но если ты не хотела, чтобы все об этом узнали, зачем же было болтать? Лучше бы уж ты напечатала это в «Неустрашимом» или достала рупор и кричала в него с крыши дома, чем шептать на ухо этой старухе!

– Да, верно. Ты говорил мне. Но она была так по-матерински ласкова со мной! И у меня не было никакой другой близкой женщины… Вайда так поглощена своим мужем и делами!

– Ну ничего. В другой раз будь осторожней.

Он погладил ее по голове, скрылся за газетой и больше ничего не говорил.