Главная улица

Соперник Кенникота захлебнулся от такого нарушения профессиональной этики и не сразу нашелся:

– Я сейчас отвечу вам, миссис Кенникот. – Он улыбнулся ее мужу, давая понять, что все, что он скажет из желания быть остроумным, не должно быть обращено против него в медицинско-коммерческой войне. – Кое-кто в городе говорит, что доктор не последний диагност и мастер выписывать рецепты, но позвольте мне шепнуть вам – только, ради бога, не говорите ему, что я это сказал! – никогда не обращайтесь к нему с чем-нибудь более серьезным, чем аппендектомия левого уха и страбизм кардиографа!

За исключением Кенникота, никто не понял, что это значит, но все рассмеялись. В воображении Кэрол гостиная Сэма Кларка наполнилась лимонным отсветом парчовых панелей, шампанского, прозрачных драпировок, хрустальных канделябров и веселящихся герцогинь. Только Джордж Эдвин Мотт и бледнолицые мистер и миссис Доусон еще не были покорены. Казалось, они соображали, не следует ли им показать, что они не одобряют всего этого. Она сосредоточила свое внимание на них.

– А вот с кем бы я не решилась отправиться в Колорадо, так это с мистером Доусоном! Я убеждена, что он опасный сердцеед. Когда нас знакомили, он так страшно сжал мне руку!

– Ха-ха-ха!

Все пришли в восторг. Мистер Доусон таял от блаженства. О нем говорили разное: что он ростовщик, хищник, жмот, скряга, но никто еще не называл его ловеласом.

– Он страшный человек, не правда ли, миссис Доусон? Вы, наверно, держите его взаперти?

– О нет, но, может быть, следовало бы! – слегка краснея, отозвалась миссис Доусон.

В течение четверти часа Кэрол бодро вела разговор. Она успела сообщить, что намерена организовать музыкальные спектакли, что она предпочитает кафе-парфэ бифштексу, что она хотела бы, чтобы доктор Кенникот никогда не разучился ухаживать за интересными женщинами, и что у нее есть пара золотистых чулок. Они тупо ждали продолжения. Но она больше не могла выдержать и спряталась на стуле за широкой спиной Сэма Кларка. Морщинки улыбок разгладились на постных лицах всех участников вечеринки, и вот они уже снова стояли в разных местах комнаты в безнадежном ожидании веселья.

Кэрол прислушивалась. Она увидела, что в Гофер-Прери не умеют общаться. Даже теперь, когда сошлась вместе светская молодежь, любители охоты, почтенные умы и солидные финансисты, они веселились так, словно среди них сидел мертвец.

Хуанита Хэйдок много тараторила своим трескучим голосом, но все это касалось только ее знакомых: говорят, что Рэйми Вузерспун собирается выписать пару лакированных ботинок на пуговицах, с серым верхом; а у Чэмпа Перри ревматизм; Гай Поллок еще не оправился от гриппа, а Джим Хоуленд просто спятил – выкрасил свой забор в оранжевый цвет.

Сэм Кларк беседовал с Кэрол об автомобилях, но он не забывал и о своих обязанностях хозяина. Разговаривая, он все время подымал и опускал брови. Вдруг он прервал себя:

– Надо расшевелить их! Как ты думаешь, – озабоченно обратился он к жене, – надо, пожалуй, расшевелить их?

Он протиснулся на середину комнаты и закричал:

– Друзья, давайте устроим концерт!

– Да-да, давайте! – завизжала Хуанита Хэйдок.

– Послушайте, Дэйв, изобразите нам, как норвежец ловит курицу!

– Вот-вот! Это забавная штука. Покажите-ка, Дэйв! – поддержал Чет Дэшуэй.

Мистер Дэйв Дайер любезно исполнил номер.

Все гости шевелили губами, готовясь к тому, что их вызовут исполнить их коронные номера.

– Элла, прочтите-ка нам «Мою старую любовь»! – потребовал Сэм.

Мисс Элла Стоубоди, старая дева, дочь председателя ионического банка, потирала сухие руки и краснела:

– О, вам, верно, уже надоело слушать эту старую вещь!

– Что значит «надоело»? Даже и не думайте! – настаивал Сэм.

– Я сегодня совсем не в голосе.

– Бросьте! Начинайте!

Сэм громко объяснял Кэрол:

– Элла у нас по декламации первая! У нее специальная подготовка. Она целый год изучала в Милуоки пение, и красноречие, и драматическое искусство, и стенографию.

Мисс Стоубоди прочла «Мою старую любовь». На бис она продекламировала чрезвычайно оптимистическое стихотворение о могуществе улыбки.

Было исполнено еще четыре номера: один еврейский анекдот, один ирландский, один датский и пародия Нэта Хикса на надгробную речь Марка Антония.

За зиму Кэрол пришлось семь раз видеть и слышать ловлю курицы Дэйвом Дайером, девять раз слышать «Мою старую любовь» и дважды еврейский анекдот и надгробную речь.

Но сейчас она развеселилась, и ей так хотелось быть веселой и простодушной, что она была огорчена не менее других, когда программа была исчерпана и общество мгновенно погрузилось в прежнее оцепенение.

Вскоре гости отказались от попыток поддерживать праздничный тон и начали болтать непринужденно, как у себя в лавках или дома.

Мужчины и женщины разделились; стремление к этому обнаружилось с самого начала вечера. Покинутая мужчинами, Кэрол была предоставлена группе матрон, упорно толковавших о детях, болезнях и стряпне: это был их профессиональный разговор.