Я смотрела на Раневскую как на небожителя.
И потому, придя на репетицию «Дядюшкиного сна» с ней, зажалась и не разжималась до генерального прогона. И я ей не нравилась. Она про меня говорила: «Какая она некрасивая». Она, я думаю, знала толк в женской красоте. Но потом, когда мы с ней сыграли премьеру, она поменяла мнение обо мне и я стала для нее Валечкой. Она даже сказала: «Талызина лучше меня. Она умеет играть и героинь, и характерные роли». Правда, я считаю, что она говорила это, желая услышать горячее опровержение. Наверное, оно и было.Пожилому человеку, особенно артисту, хочется, чтобы ему говорили, какой он был прекрасный актер или актриса,
как он хорошо играл что-то, дабы он еще раз подумал, что жизнь прожита не зря.Считаю, что большой артист всегда личность.
А иначе откуда он берет все свои роли? Из себя ведь. Значит, мелким он быть не может.Рязанов – знаковый для меня человек,
притом что я никогда не была любимой артисткой Эльдара Александровича.У меня не осталось никаких обид ни на кого. Каждый получает то, что заслуживает.
И в жизни, и в работе.Как актриса я жалею только об одном – что не играла Чехова.
Гоголя играла, Достоевского, Горького, Уильямса, Брехта. А вот Чехова, которого так люблю, не случилось.Когда меня, молодую артистку, стали снимать в кино, то вдруг появились какие-то деньги, удивительные для нашей нищей советской страны.
Но неожиданно я обнаружила странную зависимость: как только я начинаю думать про деньги, роль не получается. И у меня как отрезало эти мысли. Навсегда.Я не борец. Если меня отталкивают, я отойду.
Не буду пробиваться и ничего доказывать. Это касается всех сторон жизни и профессии.Больше всего я не люблю в людях неискренность и недоброту.
Многое можно простить. А вот отсутствие у человека сострадания – это страшно.Никогда никого не обвиняю, хотя в моей жизни было и предательство, и подлости.
Мы приехали вместе с девочкой из моего совхоза поступать в пединститут на исторический факультет. Все, кроме меня, получили по истории тройки. Но когда вывесили списки поступивших, первой пошла смотреть эта девушка. И тут же сказала мне, что мы обе не прошли. Я удивилась, но поверила. И она поехала со мной в сельхозинститут: там у моего отца работал друг, который устроил нас обеих на экономический факультет. А потом я узнала, что поступила туда. Я ей даже ничего не сказала. Но… она повернула мою судьбу.Если видишь настоящий талант и понимаешь, что он больше, чем у тебя, это восхищение тоже можно назвать завистью.
Но я считаю, что зависть без злобы, желание иметь что-то, как у кого-то, – это абсолютно нормальное человеческое чувство.Я жесткий профессионал. И очень критично отношусь даже к своей дочери-актрисе.
Не могу иначе. Меня воспитали в таком театре. И я очень рада, что не попала в «Современник», театр моего поколения, куда мечтали попасть все мои ровесники, а осталась в настоящем жестоком театре. Да, театр – жестокая вещь.Сегодня очень жестокое время для актеров: они выплывают только за счет своей Богом и родителями данной индивидуальности.
И насколько этой индивидуальности хватает, настолько он и выплывает, потому что с режиссерами у нас сегодня просто беда, если говорить об этом как о тенденции.Не согласна с тем, что у большой актрисы не может быть счастливой личной жизни, семьи.
Здесь все очень индивидуально. Но семья – это огромная работа, ее нужно создавать, поддерживать, подпитывать, а в актерских парах это еще труднее. У меня не сложилось.