Главный хирург Н. Н. Бурденко

Николай Нилович восхищался массовым героизмом и мужеством советских воинов. «Того, что пришлось видеть и наблюдать сейчас, — пишет он, возвратившись с фронта, — я никогда еще не видел. Чувствуется особенная спайка людей, постоянная готовность помочь друг другу в затруднительных положениях.

От меня часто требуют назвать имена героев. Их очень много. Герой воспламеняет нас, а массовое мужество накаляет. Мое слово будет о массовом мужестве. Им пронизано все».

Высокий пример мужества, истинного героизма показывает сам Бурденко. Поездки по фронтовым дорогам, в непосредственной близости от передовых позиций. Переправы под бомбежкой, как это было вблизи Шлиссельбурга, под Ленинградом. Операции под артиллерийским огнем — их он делал не только под Ярцевом, но и в десятках других мест.

От главного хирурга Красной Армии, академика, корпусного врача всего этого, пожалуй, даже не требовалось. Однажды кто-то из его коллег-профессоров деликатно намекнул об этом Бурденко. Мол, с вашим положением незачем рисковать. Ведь пули, снаряды и бомбы не знают, кто такой академик Бурденко. К тому же главный хирург в Красной Армии — только один.

Бурденко гневно сверкнул глазами.

— Перестаньте! — оборвал он профессора, — вы заставляете меня говорить резко. Так, как вы, рассуждают только трусы. А я — командир Красной Армии!

Основываясь на результатах своих поездок на фронт, Николай Нилович всесторонне продумывает, как лучше организовать специализированную помощь раненым. «Предположения мои, — вспоминал он потом, — были таковы: образовать на фронте специальную помощь, обеспеченную этапными учреждениями, а в тылу создать прочную сеть специальных госпиталей на 1000 кроватей. Мне представлялось необходимым организовать специальную помощь по лечению осложненных переломов (трубчатых костей), челюстных, нейрохирургических, урологических и других ранений. Лечение повреждений глаза, уха, горла должно проводиться в нейрохирургических госпиталях.

Мне казалось, что при наличии у нас в Советском Союзе ряда соответствующих институтов мы сможем создать по крайней мере необходимые учреждения, которые станут очагами для подготовки молодых врачей.

Я написал докладную записку Е. И. Смирнову и на расширенном заседании Ученого медицинского совета Наркомздрава сделал доклад с изложением плана организации

специальной помощи. Е. И. Смирнов положительно отнесся к моему проекту и передал его для разбора в лечебно-эвакуационный отдел Санитарного управления, а в Наркомздраве 29.9.1941 г. было назначено заседание по проведению в жизнь организации специальной помощи. Но мне не удалось в нем участвовать…»

В конце сентября 1941 г. на одной из подмосковных железнодорожных станций Николай Нилович осматривал военно-санитарный поезд, прибывший с фронта. И вдруг, выходя из вагона, он покачнулся и грузно привалился к поручням. Сопровождавшие тотчас подхватили его под руки.

«Мозговой инсульт» (кровоизлияние в мозг) — такой диагноз поставили Бурденко в госпитале. Больного Николая Ниловича, потерявшего дар речи, наполовину парализованного, отправили в глубокий тыл, в Омск.

…В годы русско-японской войны Бурденко — тогда еще студент, помощник врача летучего санитарного отряда — был контужен. В 1917 г., в конце первой мировой войны, он получил вторую, более тяжелую контузию.

Последствия этих контузий сказывались медленно, но неумолимо: Николай Нилович терял слух. Глухота «наседала», и в 1937 г. мир звуков перестал существовать для него.

Однако, лишившись слуха, Бурденко нисколько не изменил своему обычному, раз навсегда заведенному порядку труда. Наоборот, он, казалось, начал работать еще больше, еще напряженнее, еще упорнее. И только белые листы бумаги, при помощи которых собеседники «разговаривали» с Бурденко, напоминали о его тяжелом физическом недуге.

Инсульт, случившийся в первые месяцы Отечественной войны, намного осложнил состояние здоровья 65-летнего Бурденко. Глухой, он потерял и речь, потерял способность передвигаться самостоятельно. Казалось, что Николай Нилович навсегда выбыл из строя, — так в ту пору думали многие…

Бурденко сам был врачом и отлично понимал свое состояние. И, быть может, сдайся он, примирись с мыслью об инвалидности — так и не встал бы он с госпитальной койки, выбыл бы из строя навсегда. Но железная воля и высокий моральный дух побуждали его к активному действию.

Впервые в жизни заболев на такой длительный срок, он переживал не самую болезнь, а свой вынужденный отрыв от дела. Он негодовал на эту помеху и все свои силы, всю свою волю направлял к одному: победить болезнь, снова встать в строй.

В омском военном госпитале, прикованный к постели, он написал следующие взволнованные и мужественные строки:

«Если сдают физические силы, должна выручать сила нравственная. Если у тебя на руке останется только один палец — не сдавайся и работай, действуй с той же энергией, как если бы у тебя были целы все пальцы».

В этих словах — весь Бурденко, вся его страстная, волевая натура.