Ну, она просто была не очень хороша в допросах.
Новый клуб дыма.
— Знаешь, — Новак отодвинул Лисовскую, а сам сел напротив цыгана, закинув ногу за ногу, — ты тут завёл разговор об уважении. Мол, барона Драгомира нужно уважать… что ж, давай потолкуем с тобой об уважении, приятель.
Цыган выпучил глаза. Разговор был ему непонятен, а потому пугал. Новак хищно улыбнулся, зажав сигарету между зубами.
— Люди, по правде говоря, то ещё дерьмо, — продолжил он. — В этом городе отличить одно от другого невозможно даже с очень хорошим микроскопом, а уж понять, кто достоин уважения, а кто нет, и того сложнее. Но, по счастью, у меня есть в запасе один верный способ.
Он побарабанил пальцами по столешнице.
— Кишки, приятель. Цвет кишек — вот что говорит о человеке лучше всего.
Испуг в глазах допрашиваемого только рос. Лисовская уставилась на Новака с лёгким изумлением… впрочем, пока не вмешивалась.
Вот и славно.
— Глядя на цвет чьих-то кишек, ты сразу понимаешь, кто он такой, этот человек — или, вернее, кем он был, — Новак покачал головой. — Бывают кишки тёмно-красные, как густая кровь. Это кишки людей исключительно достойных уважения, умных и смелых. Порой и среди них встречаются подонки, как и везде, но это всё равно будут подонки первостатейные, высшей пробы, с чувством собственного достоинства.
— Брат… не надо… — выдавил из себя цыган.
— Брат? — Новак хмыкнул. — Как мало нужно людям, чтобы назвать кого-то братом. Чьи-то матери старались, рожали братьев, чтобы потом являлись самозванцы и умаляли их выстраданные заслуги?
Он снова затянулся.
— Так вот, о кишках. Ты перебил.
— Я всё скажу…
— …и, надеюсь, не станешь перебивать снова, — Новак усмехнулся. — Так вот, дружище. Бывают люди, чьи кишки отдают ярко-красным. Обычно это наглые выскочки с горячей кровью. Их смелость основана не на том, что они по-настоящему храбры, а на том, что они тупы и не могут осознать опасности. Впрочем…
Лисовская делала ему какие-то жесты за спиной цыгана. Чего это она?
— …даже они лучше, чем экземплярчики с нежно-розовыми кишочками. Батистовые плаксы, чьи поджилки трясутся при виде каждого намёка на опасность, но при этом желают быть во главе и жить припеваючи, не имея на то, никаких оснований. Никакого уважения, хотя порой они бывают слегка полезны.
Новак улыбнулся ещё шире; сигарета чуть не выпала из зубов.
— Но позорней всех — те, чьи кишки стали коричневыми. От всего дерьма, что пропущено через них. От всех пороков, впитанных в душу. От страха и алчности, лживости и самовлюблённости…
Он резко встал; стул с грохотом повалился на пол комнаты для допросов, так, что вздрогнул не только цыган, но и Лисовская.
— Какого цвета у тебя кишки, парень?! — прорычал Новак, наклоняя лицо к цыгану. — Какого цвета?
— Я скажу… я скажу…
— Так говори, а не трать впустую воздух!
— Но я видел мало! А слышал ещё меньше…
Новак ничего не ответил, продолжая глядеть на цыгана в упор. Тот задёргался ещё сильнее.
— Это был санакуно! Санакуно, так сказала цыганка! А он…
— Это имя? — уцепившись за слова, нельзя было дать слабину; Новак не двигался с места, продолжая задавать вопросы, пока допрашиваемый мечтал оказаться от него как можно дальше.
— Нет! Это… это… — цыган замялся. — Санакуно это не…
— Хватит мямлить. Говори!
— Это ромал с великой силой! — цыган едва не плакал, уверенный, что живым он отсюда не выйдет. — Он положил руку на шар, и шар треснул, а! Никто так не мог!
— Он раздавил шар рукой? — не поняла Лисовская.
— Не рукой! Сила разорвала его! А потом он играл на гитаре…
— А это ещё тут при чём?
— Потом он сел на Бурана! — цыган выпаливал всё, что шло на ум. — Буран не просто конь! Он потомок коня, на котором Император ездил! Никто не мог его приручить! Санакуно смог!
— Бред какой-то, — тихо пробормотала Лисовская. — Ладно. Это всё лирика. Что ты знаешь об этом типе? Откуда он, из какого рода? В каком районе обитает?
— О санакуно говорилось в наших пророчествах, — продолжал цыган. Кажется, слова его напарника он пропускал мимо ушей — зато от Новака не отводил взгляда. — Он явится… сила его будет велика, и он объединит всех… Или погубит. И вот он явился, но мы разозлили его… зря барон Драгомир сказал за ним гнаться, зря…
— Эй! — потребовала Лисовская. — Успокойся и говори по существу. К какому роду относится этот тип, в каком районе он живёт…
— Никто его не знает! — благоговейно прошептал цыган. — Никто, а! Говорю! Он явился из ниоткуда, его никто не знал…
Лисовская со злостью посмотрела на Новака. Она не сказала ни слова, но всё и так читалось. «И этот не сказал ничего полезного, только наплёл бредятины из местного фольклора».
Ну, нет. Новак медленно распрямился.
Этот тип дал очень интересную зацепку.
Вот только… какой-то цыганский антихрист? Нет, это было бы слишком просто для произошедшего. Новак чувствовал спинным мозгом, как над угольной землёй сгущаются свинцовые тучи.
Тут что-то большее. Этот санакуно… не просто какой-то цыган с мощным Даром.
Грядёт что-то больше; что-то страшное. Всё внутри Новака кричало об этом. Что-то… извне, словно из глубин космоса; что-то древнее и могущественное.