Главный подозреваемый

Как же развивались события дальше? Более чем спокойно, как затишье перед бурей. Нет никаких оснований сомневаться в том, что Воркутинский прогуливался по улицам с Лаврентием, а все прочие обитатели дома находились в своих квартирах, обсуждая погоду, смотря телевизор, стряпая или уже наслаждаясь поздним московским ужином. Возьмем, к примеру, Северина с Таисией, просто потому, что им суждено сыграть не последние роли в этом деле. Приведенный ниже диалог, несмотря на привнесенные в него наши пояснения и оценки, почти с документальной точностью передает все случившееся в эти минуты и подводит нас к кульминационному моменту вечера.

– Как съездила? – спросил Северин, когда они двинулись от машины к подъезду.

– Я сразу хотела рассказать тебе это, да ты прервал меня в своей обычной манере. Не поверишь! Пошли с мамой за грибами и набрали – подосиновиков!

– Где ты видела подосиновики в середине июня?

– В лукошке, а лукошко – в сумке, а сумка – у кого-то в руках. Грибов страсть сколько, им, наверно, кажется, что уже осень.

Тот июнь был действительно самым холодным за шестьдесят с лишним лет, с сорок первого.

– Сделаешь? – с надеждой спросила Таисия, когда они зашли в квартиру.

– И мясо тоже, – ответил Северин.

Он снял ботинки, сунул ноги в домашние тапочки 44-го размера и, прихватив пакет с надписью «Седьмой континент», двинулся на кухню.

– Ты зелень не забыла? – спросил он.

– Я никогда ничего не забываю, – ответила Таисия, – возьми в пакете, – и, сладко потягиваясь, – люблю смотреть, как ты готовишь.

Она включила телевизор.

– Ну вот, прогноз погоды пропустили.

– А чего его слушать? Сказали же: до июля – не выше плюс двадцати. Потом возможно похолодание.

– Ну мало ли… Я в Интернете посмотрю, – сказала Таисия, раскладывая на кухонном столе ноутбук, и, спустя какое-то время: – Пишут, что в июне было уже три магнитных бури, а идеально спокойным магнитное поле Земли было всего один день. Ну и как тут жить?! – воскликнула она.

– Живем же, – с философским спокойствием ответил Северин, принимаясь отбивать мясо.

– Я ужасно боюсь магнитных бурь. От них люди сами не своими делаются, совершают всякие глупые поступки, расстаются с любимыми людьми из-за какой-нибудь ерунды или кончают жизнь самоубийством, – продолжала Таисия. – И не спорь со мной! Я точно знаю!

– Кстати, коли ты все точно знаешь, что там было у Аргентины с Ямайкой, пять – ноль или шесть – ноль?

– Шесть – ноль, – уверенно ответила Таисия, – баранка, как в теннисе, высший балл, как в фигурном катании. Об этом еще песню написали, «Чайф». А с чего ты это вдруг?

– Да так, песня привязалась. У вас какая-то молодежь наверху гуляет.

– Это у Ромика. Ой, у нас сегодня какое число?

– Тринадцатое, – едва сдерживая улыбку, сказал Северин.

– Точно! У Ромика же сегодня день рождения! Надо будет не забыть поздравить. Ромик – он славный.

– Да, симпатичный мальчуган. Ему сколько, восемнадцать? – Северин зажег газ под сковородкой.

– Что ты! Больше! Он уже то ли на третьем, то ли на четвертом курсе. Он просто так выглядит. Домашний мальчик.

– Да, сейчас либо такие домашние тихони, либо уж уличные хулиганы, промежутка почему-то не наблюдается, как в наше время.

– В твое время, старый ты мой!

– Что-то молодежь больно разошлась, – сказал Северин, укладывая мясо на сковородку.

– Ничего не слышу, – пожала плечами Таисия, – да у нас такая звукоизоляция, что хоть стреляй, хоть режь, никто не услышит.

– Да точно девицы визжат. Убавь-ка совсем звук на телевизоре.

Для верности Северин снял с огня сковороду. В наступившей тишине явственно зазвенел женский крик, одиночный, неумолкающий, звучащий на одной ноте, верхнем ля, наполненный ужасом. Северин бросился в прихожую, распахнул входную дверь. Монументальная лестница, казавшаяся недавно неколебимой, ходила ходуном, от истошного крика сверху, от тяжелого топота снизу, от надсадного скрежета ползущего вниз лифта. Северин побежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки. На последнем марше лестницы он обогнул небольшую группу жильцов дома, вступил на лестничную площадку и огляделся.

Двери обеих квартир на шестом этаже были распахнуты. У одной сгрудилось несколько молодых людей, были среди них и две приличного вида девицы, их лица являли смесь страха и жадного любопытства, но рты были закрыты, а глаза устремлены в квартиру напротив. Крик доносился оттуда. Вскоре появился и источник крика – молодая, лет тридцати, женщина, крашеная блондинка с великолепной фигурой, которую облегало маленькое черное платье, одеяние довершали черные туфли-лодочки и черная же шелковая пелерина на плечах. О лице ее ничего определенного сказать было нельзя, только то, что рот большой, а стоматолог хороший, все остальное закрывали кисти рук, тонкие, ухоженные, с несколькими изящными кольцами на длинных пальцах. Из-под воздетой левой руки женщины выглядывала лохматая голова, небольшие стильные очечки перекосились на круглом, немного детском лице. Рука юноши облегала талию женщины и в меру сил направляла ее к выходу.