Главный секрет первого года жизни

Вот что рассказывает о поведении своей няни в трудный для семьи момент Федор Михайлович Достоевский: «Оказалось, что все сгорело, все дотла: и избы, и амбар, и скотный двор, и даже яровые семена, часть скота и один мужик, Архип. С первого страху вообразили, что полное разорение. Бросились на колена и стали молиться, мать плакала. И вот вдруг подходит к ней наша няня, Алена Фроловна, служившая у нас по найму, вольная то есть, из московских мещанок. Всех она нас, детей, взрастила и выходила. Была она тогда лет сорока пяти, характера ясного, веселого, и всегда нам рассказывала такие славные сказки! Жалованья она не брала у нас уже много лет: “Не надо мне”, и накопилось ее жалованья рублей пятьсот, и лежали они в ломбарде — “на старость пригодится” — и вот она вдруг шепчет маме: “Коли надо вам будет денег, так уж возьмите мои, а мне что, мне не надо”. Денег у ней не взяли, обошлись и без того…»

Преданность няни семье и детям особенно ярко проявилась в смутное время — в период революции 1917 года и Гражданской войны. Это трагическая страница в истории дворянских нянь. Большинство нянь отправилось в эмиграцию вместе с дворянскими семьями. А те, кто остался со своими господами, как могли помогали им, добывая для семьи уголь, хлеб, муку, картошку. Когда родители погибали или по каким-то причинам не могли забрать с собой детей, те оставались с нянями.

Русская дворянка Майя Дурасова так вспоминает свою няню Лукию: «В 1919 году, перед тем как покинуть русскую землю и уехать за границу, мама предложила няне остаться и вернуться в свою семью, но няня спокойно ответила: “Кто же тогда будет заниматься детьми? … Няня жила в нашей семье с 1913 по 1941 год. В 1941 году она умерла, и отец устроил ей пышные похороны. Только после ее смерти мы поняли, что она умерла, возможно, от недоедания — она отдавала нам свои продовольственные карточки и отказывалась от еды, объясняя, что она старенькая и ей не нужно много кушать…»

Анна Смирнова, тоже выросшая в эмиграции, рассказывает о том, как после расстрела большевиками отца, белого офицера, семья выбиралась из России: «Моя няня Наташа нас не покидала. Завернувшись в оренбургский платок, она несла меня на руках сквозь северные леса к Финляндии. Моя старшая сестра, который было шесть лет, семенила рядом. Мама, одетая крестьянкой, шла вместе с нами с единственным рюкзаком… В течение всей моей жизни моя няня была для меня второй матерью. Она оставила все ради своей воспитанницы, ради своей барыни, как она меня звала. Наташа всюду следовала за нами, мы вместе отправились в Аргентину… Ее имя записано золотыми буквами в моих детских воспоминаниях и в воспоминаниях моей сестры…»

Няни делили с семьей все тяготы эмиграции. Нередко дом держался только на няне: она занималась всем — и кухней, и детьми, пока ее униженные, погрязшие в проблемах господа пытались хоть как-то заработать. Няня — спокойная, мудрая, уравновешенная, терпеливая — становилась центральной фигурой в семье, якорем, который удерживал всех на плаву. Бывало, что работу находили именно няни, и тогда они содержали всю семью, кормили и своих воспитанников, и их совершенно не приспособленных к жизни родителей. Князь Михаил Романов вспоминает, как его няня вязала шерстяные носки, а потом ехала на велосипеде за 15, а иногда и за 30 километров, чтобы обменять их хоть на какие-то продукты и накормить домашних.

Особое сословие

Владимир Иванович Даль писал: «Встарь к девице приставлялась няня до самого замужества и сохраняла почетное званье это навсегда». Няня — это было не только почетное звание, но и особый статус, особое положение в доме, в семье. Философ Николай Бердяев даже считал, что няни в России были особым социальным слоем.

Барские няни жили на всем готовом и при этом получали жалованье и одежду. Они ходили нарядными — и дома, и в церковь, и на прогулки с детьми. Няня занималась только ребенком, посвящала себя только ему — никаких других обязанностей у нее не было, никто даже не пытался использовать ее на каких-то работах за пределами детской. Когда в семье появлялись еще дети, няни занимались и ими, а когда их воспитанники вырастали, няни переходили «по наследству» к их детям, а потом и к внукам. После отмены крепостного права многие няни оставались в доме своих господ — и дело здесь, конечно, не в материальной заинтересованности, а в удивительной преданности самих нянь и в отношениях, которые складывались у няни с семьей.