Мы уже упоминали, что весь 1804 год был наполнен знаковыми политическими событиями для Франции. После ареста Жоржа Кадудаля и всех заговорщиков в начале 1804 года последовал расстрел герцога Энгиенского 21 марта, затем 30 апреля в Сенат было внесено предложение о создании во Франции государства с единоличной властью. Позднее состоялся референдум, и 18 мая Сенат провозгласил Наполеона императором французов. И, наконец, 10 июня Кадудаль и остальные заговорщики были приговорены.
Таким образом, пролитая королевская кровь Бурбонов и возложение императорской короны на голову «солдата удачи», по словам Бурьена, явились двумя актами, вошедшими в не менее кровавую драму заговора XII года.
Меланхоличная смерть герцога Энгиенского, этого несчастного принца, волею судьбы, или, скорее, по зову сердца к своей возлюбленной, случайно оказавшегося в Эттенхайме, не имеет никакой связи с заговорщиками Кадудаля, готовившими переворот внутри страны. Моро был арестован 15 февраля 1804 года, именно в то время, когда стало известно о заговоре. Пишегрю и Кадудаль также были арестованы в феврале, а герцога Энгиенского не арестовывали до 15 марта. Если бы герцог был действительно замешан в заговоре или если предположить, что он даже знал о нем, разве бы он позволил себе оставаться в Эттенхайме хоть на мгновенье, узнав, что его предполагаемые сообщники арестованы? Пылкий влюбленный юноша был настолько далек от всего происходящего, что когда узнал о происшествии, находясь в Эттенхайме, то заявил, что если бы все это была правда, то отец и дед давно бы известили его ради его, герцога, безопасности. Он мог бы знать об аресте Моро уже через три дня, то есть 18 февраля. Почему же тогда герцог ничего не предпринимал к своему спасению почти целый месяц? Или он полагал, что его не посмеют тронуть на баденской территории, в нескольких километрах от французской границы? Ответ прост — герцог был невиновен.
Смертный приговор Жоржу Кадудалю и его сообщникам был объявлен 10 июня 1804 года, а герцога Энгиенского расстреляли 21 марта того же года, задолго до начала суда над заговорщиками. Это трудно объяснить. Если, как заявлял Наполеон, молодой отпрыск Бурбонов был сообщником заговорщиков, то почему он не был арестован вместе с остальными, пусть даже на три дня позже других, учитывая расстояние от Парижа до Эттенхайма? Почему его не судили вместе со всеми? И почему его имя не фигурирует ни в одном протоколе допроса заговорщиков? Оно ни устно, ни письменно, ни разу не было произнесено никем из обвиняемых в ходе этого кровавого процесса. Или, возможно, ответы герцога могли бы пролить свет на это весьма туманное дело? И что хотел поведать суду Пишегрю?
Как бы то ни было, совершенно очевидно, что любой здравомыслящий человек не может рассматривать герцога Энгиенского как соучастника заговора Жоржа Кадудаля; и Наполеон запятнал свой авторитет перед современниками и потомками атмосферой откровенной лжи и фальшивых слухов, распускаемых не без его ведома, чтобы выпутаться из этого грязного дела, которое навсегда будет связано с его именем за столь жестокий поступок.
Бурьен, кстати, вспоминал: «Когда я входил в число друзей первого консула, я верил, что кровь герцога Энгиенского никогда не запятнает славу Бонапарта. Я считал, что смогу отговорить его от совершения этого фатального поступка, ибо я знал, что целью Наполеона было просто напустить страху на эмигрантов в Эттенхайме, где в то время их было немало».
Говорили, что существовало письмо, написанное герцогом Энгиенским и адресованное Бонапарту, в котором он предлагал свои услуги, желая принять командование одной из его армий, и что письмо было получено Наполеоном, увы, после казни. Все это выглядит абсолютно нелепо.
Офицер, допрашивавший герцога, не упоминает ни о каком письме. Правда состоит в том, что этого письма никогда не существовало. И таких намерений принц не высказывал. Человек, который был все время рядом с герцогом, утверждает, что тот никогда его не писал, да и трудно поверить, чтобы кто-либо мог осмелиться задержать или не вручить Бонапарту письмо, от которого зависела судьба столь августейшей и высокопоставленной особы. Известно, что в своих воспоминаниях, сделанных на острове Святой Елены, Наполеон пытался отмежеваться от этого преступления, заявляя, что он бы простил герцога, если бы получил от него просьбу о помиловании. Но если мы сравним все, что он говорил, и все, что дошло до нас благодаря его преданным последователям, мы обнаружим столь много противоречий, доказывающих, что в правде можно не сомневаться.