Главный врач

Алексей позвонил в ушное отделение, пригласил Ракитина и, осторожно подбирая слова, изложил свои претензии. Ракитин был возмущен. Да, он берет с больных деньги, но ведь Алексей Платонович знает, за что. Больные могут приходить сюда, в поликлинику. Разве хоть одному было отказано? Но если кто приходит на дом… Да, он посылает на койку больных и со своими записками из дому. Если человек нуждается в срочной операции, не оставлять же его без помощи только потому, что он пришел на квартиру к врачу, а не в поликлинику. Кстати, вот за такой отказ и надо привлекать к ответу. По этому поводу даже специальная статья есть в Уголовном кодексе… Конечно, Алексей Платонович вправе распорядиться, чтобы с такими направлениями не принимать на койку даже для срочных операций…

— Вы знаете, что я этого не сделаю, — сердито сказал Корепанов. — И вообще, я вас пригласил не для того, чтобы спорить о частной практике. Мое отношение к ней вы уже знаете. Но я требую, чтобы вы не переносили свою частную практику под крышу вашего отделения. Как это сделать, вы знаете лучше меня.

— Не понимаю, чего вы хотите?

— Чтобы вы не брали денег с больных.

Ракитин благодушно улыбнулся.

— Если вы имеете в виду отдельные случаи благодарности…

— Я имею в виду не отдельные случаи благодарности, а систематические взятки, — резко произнес Корепанов. — Если хотите — вымогательство.

Кровь ударила в лицо Ракитину.

— У вас нет оснований… — Он встал.

— Если бы у меня не было оснований, — поднялся и Корепанов, — я бы не приглашал вас для этого разговора.

— У вас есть какие-нибудь факты? — сузил глаза Ракитин.

— У меня есть сигналы.

— И на основании каких-то нелепых сигналов вы позволяете себе оскорблять советского специалиста? Представьте хоть один факт и тогда корите.

— Когда у меня будет хоть один факт, — сказал Корепанов, — я передам дело прокурору. Постарайтесь, чтобы у меня не было ни единого факта.

Ракитин несколько минут молча смотрел на Корепанова. Потом спросил:

— Это все?

— Все. И учтите: я не бросаю слов на ветер.

Алексей был убежден, что теперь уже, наверное, Ракитин выйдет из кабинета, хлопнув дверью. Но тот продолжал стоять, глядя на Алексея. Молчание затянулось. Алексей первым нарушил его.

— Вы хотите еще что-то сказать? — спросил он неприязненно.

— Да.

— Пожалуйста!

— Вы думаете, что сидите на трене, — язвительно произнес он. — А в действительности это не трон, а бомба, которая может каждую минуту взорваться.

— То, что вы называете бомбой, — сказал Корепанов, — на самом деле шутиха. А я, кстати сказать, немного знаком с пиротехникой. Так что пиротехническими эффектами меня не запугать. Давайте серьезно.

— Серьезно, так серьезно, — сдвинул брови Ракитин. — Скажите, вас не тяготят обязанности главного врача?

— В данную минуту — да, — не задумываясь ответил Корепанов.

— Это чувствуется, — сказал Ракитин и вышел из кабинета спокойно, с достоинством.

«А ты еще и сволочь ко всему, — подумал Корепанов. — Напакостить ты, конечно, можешь, но отделение в свою вотчину превращать я тебе не позволю».

2

В жизни редко бывает так, чтобы все шло гладко: радости сменяются неприятностями, счастье — несчастьем. Иногда беды начинаются сыпаться, как горох из рваного мешка, — градом. События по каким-то неведомым законам следуют одно за другим, цепляются друг за друга, нагромождаются и давят.

Писатель нередко до головной боли изощряет свое воображение, силясь придумать конфликты и трагические ситуации, а ему следует только окунуться в жизнь, чтобы увидеть их. Потому что нигде нет такого изобилия случайностей, запутанных ситуаций и конфликтов, как в жизни.

Он ломает голову над тем, чтобы события развивались в последовательной закономерности, чтобы не было неожиданностей и случайностей. А жизнь не боится ни случайностей, ни нагромождений событий, ни неожиданностей. Они иногда накопляются медленно и неумолимо, как дюны, иногда — сваливаются внезапно, быстро увеличиваясь на ходу, как снежная лавина.

Одни говорят — судьба. Другие говорят — злая случайность. А третьи говорят, что уж если не везет, так не везет.

А это просто жизнь. Обыкновенная жизнь.

Алексею было очень трудно, а тут опять после операции на легких умер больной — машинист судостроительного завода Зарудный.

Его направил Федосеев.

— Попробуйте вы, Алексей Платонович, — сказал он. — Может, вам удастся спасти его, а мы уже ничем не поможем.

Корепанов и Ульян Денисович долго обследовали Зарудного — сначала в палате, потом в рентгеновском кабинете, долго рассматривали снимок и пришли к выводу: надо удалять правое легкое — четыре каверны, интоксикация. Если не оперировать — погибнет человек.

Удалить легкое. Алексей еще таких операций не делал, только ассистировал, когда был в Москве. Но все же прооперировали Зарудного, как говорил Ульян Денисович, блестяще. Уже на второй день на звонок Федосеева Корепанов ответил, что самое страшное — позади.

— Теперь выздоровеет. Уверен, — сказал он с радостью.

А на следующий день, перед рассветом, больной посинел, стал задыхаться.

Дежурил Ракитин. Он приказал впрыснуть камфары с кофеином и вызвал Корепанова.