Главный врач

— Лафарг. И это — о нас. Так вот я думаю: нескладно как-то иногда получается, «…доведет до совершенства лучшие, благороднейшие качества человека». Они уже есть — эти качества. Вспомнить хотя бы войну — фронт и тыл. Или вот… — Он взял газету, раскрыл ее. — Ученый заражает себя, рискуя жизнью, страшной болезнью, чтобы испытать новое лекарство. Человек находит портфель с деньгами. Двенадцать тысяч. Относит в милицию. Или вот… Юноша бросается в огонь, спасая ребенка, вытаскивает его из пламени и уходит, чтобы остаться незамеченным. И это, конечно же, тысячная доля того хорошего и благородного, что произошло в стране всего за один день. Самопожертвование во имя науки, честность, самоотверженность и скромность. А рядом — эти самые ракитины, Отнес бы деньги Ракитин? Лачугин отнес бы. Бросится в огонь, чтобы спасти ребенка? Вряд ли. Дядя Саша бросится. Не задумываясь бросится. Непонятно. Мы говорим о чуткости к людям, внимании к ним. Мы об этом твердим ежедневно. И это — не фраза. Это — знамя. Мы знаем, что это — знамя. Откуда же пятна на нем — порой несправедливость и никому не нужная жестокость?

— Может быть, мы просто не научились, как это делать — счастье? — сказала Марина.

— Так вот же, — взял со стола том Ленина Корепанов, — тут все сказано. Надо только по совести делать все, что тут сказано. — Он положил книгу на стол и посмотрел на часы. Пять. До темна еще добрых четыре часа. Можно, пожалуй, и на реку съездить. — Поедем на реку? А? — спросил он.

Марина посмотрела в окно.

— Гроза приближается…

— Грозы в это время у нас всегда короткие.

Марина встала и подошла к окну. Небо с горизонта заволокло тяжелыми облаками. Гроза шла с юго-востока. Огромное белесоватое облако вытянулось в длину. Оно быстро темнело. И под ним тоже все темнело — дома заводского поселка, река и противоположный берег. Вода в реке стала свинцовой.

— Это облако похоже на человеческую бровь, тронутую сединой и взлохмаченную, — сказала Марина.

— Да, похоже, — согласился Алексей.

— Бровь старика. Зловещая бровь старика.

— Ну, уже и зловещая, — усмехнулся Корепанов. — Впрочем, перед грозой облака всегда выглядят зловеще, особенно здесь, на юге.

— Ты не раздумал ехать на реку?

— Раздумал. — Он глядел на медленно приближающуюся тучу. — А в грозу хорошо под парусом. Когда ливень с ветром. Парус намокает, и тогда такая сила в нем, что лодка начинает стонать.

— А ты обещал покатать меня под парусом.

— Это небезопасно. Вот когда сделаю киль… И потом, надо тебе научиться плавать.

— Что делать, я боюсь воды.

— Когда человек не умеет плавать, он всегда боится воды. Но это можно преодолеть в себе.

— Ты уверен, что можно?

— Все можно преодолеть.

— И тоску?

— Какую тоску? — посмотрел на нее Корепанов.

— Ту, которая так одолевает тебя последние дни. Я уже заметила, когда у тебя тоска, ты тянешься на реку. Но сегодня мы никуда не поедем. Хорошо?

— Хорошо.

— Мы останемся и будем грустить вместе.

— О чем грустить?

— А вот ты мне расскажешь о том, что тебя гнетет, и мы тогда станем грустить вместе.

— Да нет у меня тоски. Просто я зол. Зол — и только.

— Тогда мы будем злиться вместе. Хорошо?

— Хорошо, — покорно согласился Корепанов.

Марина вернулась на свое место.

— Мне говорили, что у тебя очень тяжелый нрав, — сказала она, — тяжелый нрав и плохой характер. Не спрашивай, кто говорил, я все равно не скажу… Так вот, это просто удивительно, как люди иногда ошибаются. Ведь ты очень покладистый и добрый…

— Это не мешает мне злиться.

— Ты думаешь, что добрые люди не злятся? Ого, еще как злятся. Некоторые даже плачут от злости. Тебе не приходилось плакать от злости?

— Нет, когда я злюсь, мне сразу же не хватает воздуха и я начинаю задыхаться.

Марина посмотрела на него.

— «Задыхаться», — повторила она. — Задыхаться от злости. А что, это лучше, пожалуй, чем плакать… Плачут слабые и беспомощные. Вот я иногда плачу. А сильные, наверное, должны задыхаться.

Туча медленно надвигалась на город, она уже захватила полнеба. В комнате стало темно. И потому вспышка молнии показалась особенно яркой. На каменных плитах тротуара появились первые пятна дождевых капель. Алексей открыл окно. В комнату хлынул шум приближающегося ливня, испуганный шорох листьев и едкий запах пыли.

— У меня першит в горле от этого запаха, — сказала Марина.

— Сейчас пройдет. Это бывает лишь в первые минуты. Вот уже потянуло свежестью.