Главный врач

— Может быть, и мерзавец, — спокойно согласился Мильченко. — Не будем перебивать друг друга… Так вот, — продолжал он, — этот неизвестный присылает жене Сенечкина письмо, в котором категорически утверждает, что ее муж стал жертвой медицинского невежества, что у него удалена не больная, а здоровая почка, что улучшение временное и что спустя несколько месяцев наступит катастрофа. Такое же письмо было отправлено в Первомайск престарелым родителям Сенечкина и в Ленинград — старшему брату, сотруднику научно-исследовательского института. Надо ли удивляться реакции родственников? Но это не самое главное. Весь ужас в том, что письмо попадает в руки самого Сенечкина. Можно себе представить душевное состояние этого человека. Поднимается тревога. Вмешивается министерство. Сенечкина отправляют в клинику, и там у него действительно обнаруживается заболевание второй почки. Спустя короткое время наступает развязка. Такова трагическая цепь фактов, — закончил Мильченко.

— Для меня, как хирурга, все звенья этой цепи совершенно ясны.

— Мы сейчас имели возможность познакомиться с вашей точкой зрения, уважаемый Михаил Осипович, — сказал Мильченко. — Я могу с ней согласиться, но… скажите, почему автор письма все же оказался прав? Откуда он мог знать, что вторая почка больна? Почему Корепанов не сохранил препарат? Почему удаленная почка не была отправлена в патологоанатомическую лабораторию?.. Надо ли было вообще оперировать Сенечкина?..

— В истории болезни имеется подробное описание. Операция была обоснована.

— Я с вами согласен, Михаил Осипович. Но ведь не я задаю эти вопросы. И не в моем мозгу возникают эти тысячи «почему». А отвечать на них надо.

— Нет, не надо. Нельзя учинять расследование по анонимным письмам. Такие письма надо немедленно сжигать как заразу, потом тщательно мыть руки мылом и проветривать помещение. Или вам не нравится такая точка зрения?

Мильченко молчал.

— Что же вы молчите?

— Не каждому скажешь, что думаешь о его точке зрения.

Федосеев пригладил свои серебристо-белые седины и промолчал.

Обсуждение докладной записки продолжалось долго. Все двадцать пять страниц были так измараны, что их пришлось перепечатывать заново.

Мильченко пригласил Корепанова.

— Прочитай, Алексей Платонович, я хочу, чтобы ты был в курсе дела. — И он положил перед Алексеем отредактированный вариант докладной.

Корепанов читал не торопясь, время от времени делая пометки в блокноте.

— Ты потом сможешь сделать выписки, я тебе копию пришлю. А сейчас читай подряд, чтобы сохранить цельность восприятия.

— При вторичном чтении кое-что можно упустить, — сказал Корепанов.

— Ну, читай, читай…

Он полез в карман за портсигаром, раскрыл его, извлек последнюю папиросу и покрутил ее между пальцами. Папироса рассыпалась. Мильченко тихонько защелкнул портсигар.

— Курите! — не подымая головы, пододвинул к нему пачку папирос Корепанов.

Мильченко взял папиросу. Он курил, откинувшись в кресле и искоса поглядывая на Корепанова. «Ничего, — думал он, — молодцом держится».

Алексей закончил чтение и тоже закурил.

— Ну, что скажешь? — спросил Мильченко.

— Добротно сделано. — На совесть.

— Согласись, Алексей Платонович, комиссия работала без предвзятости.

— Комиссия, возможно, и в самом деле так работала, но докладная записка составлена все же предвзято.

— Я понимаю, тебе неприятно… Я бы тоже на твоем месте чувствовал себя отвратительно. Но это не дает тебе права обвинять меня и членов комиссии в предвзятости. Что тут несправедливого?

— А вот хотя бы это, — опять раскрыл папку Алексей. — «По мнению авторитетных специалистов, таких как Шубов и Ракитин, Корепанов, явно переоценивая свои силы, берется за сложные операции на легких, что приводит к чрезмерно высокой смертности».

— А разве Шубов и Ракитин говорили не так?

— Так. Но выводы вы сделали неправильные. Ракитин не является авторитетным лицом в этой области: он ушник, а не торакальный хирург.

— А Шубов?

— Шубов тоже не может считаться авторитетом: он таких операций не делает… А что касается «чрезмерно высокой смертности», то она пока еще, к сожалению, чрезмерно высокая и в других лечебных учреждениях, которые занимаются такими операциями.

— Хорошо, — сказал Мильченко. — А что еще тебя не устраивает?

— Вот это, — перелистал несколько страниц Корепанов. — Тут в разделе идейно-политической работы написано — читаю: «Корепанов мало работает над повышением своего идейно-политического уровня. Сказал, что в настоящее время изучает Манифест Коммунистической партии, но конспектов не представил и на вопросы отвечать отказался».

— Но ты же действительно отказался! — изумился Мильченко.

— Вот вы бы и написали, отчего отказался. Я ведь хорошо помню, как было. Вы меня попросили перечислить разделы Манифеста. Я сказал, что оглавления выучить не успел. Потом вы попросили перечислить работы Ленина и Сталина, имеющие отношение к Манифесту. Я сказал, что изучать на память список рекомендованной литературы — не обязательно. На этом «экзамен» и закончился. А вы пишете: «Корепанов мало работает над повышением своего идейно-политического уровня».