Главный врач

Она шла рядом, глядя вперед, и, нервно теребя тонкий шарфик, рассказывала. В голосе ее все время звучала грусть, словно она жаловалась на свою судьбу. Корепанову даже казалось, что она в чем-то обвиняет его. Будто бы это он виноват в том, что с ней произошло за все эти годы… Помнит ли Алексей ту записку, которую она написала ему, когда ушла? Она тогда просила его не приходить на вокзал. Но она все время ждала, до последней минуты. Если бы Алексей появился на перроне, она бы все бросила и пошла с ним уже насовсем, на всю жизнь. Но Алексей не пришел. Она ждала его и потом, уже в Одессе. Все надеялась, что приедет, во время каникул хотя бы. Потом началась война. Муж был зачислен в госпиталь. Последнее письмо она получила от него из Житомира. А спустя несколько часов пришла телеграмма от товарищей, которые сообщали, что он убит во время бомбежки.

— Если бы я его любила, мне было бы легче. Но я не любила его… А он был хорошим. Очень хорошим.

Она еще долго рассказывала о мытарствах во время эвакуации, о том, как похоронила мать на обочине дороги под Николаевом, как пришлось метаться из одного села в другое, спасаясь то от немцев, то от бомбежек, то от степных пожаров.

Да, ей пришлось очень много перенести. Ее подобрали где-то на дороге наши отступающие части и оставили вместе с другими ранеными здесь, в этой больнице.

— У меня оказалось рожистое воспаление голени. Началось заражение крови. И я погибла бы, если бы не Леонид Карпович. Это он спас меня.

Алексею показалось, что только сейчас, впервые за весь вечер, голос ее прозвучал искренне.

Они дошли до реки. Остро запахло осокой. Сквозь просеку в камышах виднелась широкая черная полоса воды, гладкая, неподвижная, и на ней — лунная дорожка. Она дрожала, и казалось, будто по черному бархату струится расплавленное серебро, убегая вдаль, к противоположному берегу, и теряется там у белого плеса.

— Ну, какая же я, право! — сказала Ася. — Не спросила даже, как он тебе, понравился? Он тебе нравится?

— Он хороший хирург, — сказал Алексей. — Да, да, он очень хороший хирург! Прекрасный.

Они возвратились. Алексей закурил. Ася стала на прежнее место у столба и запрокинула руки за шею. И опять звезды отражались в ее глазах.

— О себе ты так ничего и не рассказал.

— А что рассказывать? У меня ведь ничего особенного не произошло. После института работал. Потом — война. Сейчас вот опять работаю.

— Не женился?

— Она погибла на фронте.

Ася долго смотрела на него, словно раздумывая, спросить или не спросить, наконец решилась:

— Ты ее очень любил?

— Очень.

— Сильнее, чем меня?

— Это было совсем другое.

— Какое другое?

— Настоящее.

Ася опять долго молчала.

— Мне кажется, я очень виновата перед тобой, — сказала она, и голос ее опять прозвучал искренне.

— Не надо об этом…

Он поднес к глазам часы, стараясь рассмотреть стрелки.

— Я тебе постелю в столовой. А хочешь, можно тут, на веранде. Я принесу раскладушку, ладно?

— Люблю спать на свежем воздухе, — сказал Алексей.

Ася постелила ему. Он стоял, облокотившись на перила веранды, и курил.

— Спокойной ночи, Алеша, — сказала она.

— Спокойной ночи.

На следующий день, провожая Алексея, уже на станции Бритван сказал:

— Ты забудь, чего я там вчера наговорил. Болтал чепуху спьяна… Понравилась тебе больница?

Корепанов ответил не сразу.

— Больница-то понравилась…

— А что же не понравилось? — насторожился Бритван.

— То, что ты эту хорошую больницу в свою собственность превратил. И твоя монополия не нравится. Ты думаешь, тебя твоя сноровка держит? Мастерство? Нет! Послевоенные трудности тебя держат, отсутствие хороших специалистов поблизости. Но ты сам понимаешь: трудности — дело временное. А специалисты скоро будут. И хорошие будут, не какие-нибудь костоправы.

— За Андриенко обиделся? — спросил Бритван.

— Андриенко что? Он всю войну в медсанбате работал. Куда же ему с тобой тягаться?.. А мы вот его в институт усовершенствования пошлем. Тогда к тебе из его района пожалуй меньше ездить будут.

Подошел поезд. Алексей протянул руку на прощание.

— До свидания, Леонид Карпович, — сказал он. — Асю поблагодарить не забудь. И скажи, что это я не велел будить, чтобы проститься. И еще скажи, пусть не обижается за то, что придется на «ихтиозавре» поработать.

— На каком «ихтиозавре»?

— На моем «Буревестнике». Я ведь у тебя «Матери» заберу, Леонид Карпович, ему в областной больнице место. И физиотерапевтический тоже переполовиню.

Бритван посмотрел на Алексея как-то с удивлением, будто присматриваясь: не шутит ли? Потом криво усмехнулся и спросил не то с насмешкой, не то вызывающе:

— Как это говорится, был бы хлеб, а зубы сыщутся? Так, что ли?

— А что ж, верно, — согласился Корепанов. — Нужда научит калачи есть… Ну, прощай! А Леонова этого и Сенечкина обязательно пришли. И не затягивай с отправкой.

Он крепко тряхнул руку Бритвана и вскочил на подножку уже тронувшегося поезда.

Алексей положил свои вещи на полку в купе и вышел в коридор к открытому окну. Поезд отошел уже далеко, а Бритван все еще стоял на перроне, широко расставив ноги, и смотрел ему вслед. Алексей помахал. Бритван тоже вскинул руку.