— Чтоб в партию рекомендовать, мало одного желания. Надо еще и права иметь.
— Какие права? — настороженно прищурился Бритван.
— Ну, хотя бы совместно поработать определенное время.
— Увиливаешь? Но я все равно от тебя не отстану. Предположим, все права у тебя есть. Дал бы ты мне рекомендацию или не дал?
— Но я же тебя совсем не знаю, — рассмеялся Корепанов.
— Неправда, знаешь! — стукнул кулаком по столу Бритван. — Что у меня самая лучшая больница — знаешь! И что я хороший хирург — знаешь! И что я хозяин хороший — тоже знаешь!..
— Да разве это главное? — продолжая улыбаться, спросил Корепанов.
— А что главное?
— Человеком быть. В партию не хозяйственника, не хирурга принимают, а человека.
Бритван несколько секунд молча смотрел на Корепанова.
— Значит, по-твоему, я плохой человек? — спросил он, обиженно скривив губы.
— Ты просто пьян.
Бритван энергично потер виски.
— Да, я действительно пьян, — сказал он. — Ты не станешь возражать, если я прилягу тут, на диване? Ну, конечно же, не станешь. Смешно возражать пьяному… А Леонова я тебе пришлю. Обязательно пришлю. Ты не раздумал забирать его?
— Нет, не раздумал, — сказал Корепанов.
— Ну вот и хорошо, — поднялся Бритван, — и Сенечкина я тебе тоже пришлю. Ну его к черту, этого Сенечкина!..
— А Сенечкина почему же? Ведь у тебя на почках вон сколько операций. И все с блестящим эффектом. Почему же Сенечкина ко мне?
— Не лежит у меня душа к нему, — ответил Бритван. — Черт его знает, почему не лежит! Может быть, потому, что он знатный человек — лучший тракторист в области. И сам знатный, и родня знатная: один брат в генералах ходит, другой в академии наук заседает… Ну их к черту, этих знатных!.. Случится что, не оберешься неприятностей. «Почему на себя много взял? Почему в область не направил?» Областная больница — это сила!
— А из этой областной, которая «сила», к тебе оперироваться едут, — вспомнил Марфу Полоненкову Алексей.
— Это дело случайное, — махнул рукой Бритван. — Это авторитет работает… Ты на меня не обижаешься?.. Нет, правда, ты на меня не обижаешься?.. Тогда я прилягу. Чертовски болит голова.
Он лег на диван, подложил кулак под голову и сразу же уснул.
Алексей вышел, чтобы позвать Асю.
— Пускай спит, — сказала она. — На него иногда находит. Жаловался на свою судьбу?
— Жаловался, — сказал Корепанов.
— Ну вот видишь! Я же тебе говорю, что на него иногда находит. А вообще-то он славный. Пускай спит.
Она расстегнула Бритвану воротник, подложила под голову подушку.
— Душно тут, — обернулась к Алексею. — Пойдем на веранду… если хочешь.
— Хочу, — сказал Корепанов.
4
Было уже поздно. Ася стояла, прислонившись к столбу веранды, и смотрела прямо перед собой. В темноте глаза ее казались еще больше, глубже, и звезды отражались в них.
— Зимой и осенью здесь очень тоскливо, — сказала она, — зато летом… Не правда ли, волшебная ночь?
Ночь действительно была хороша — вся наполненная мягким теплом, запахами дозревающих хлебов, чебреца и еще чего-то, очень свежего, долетающего с реки, — а самое главное — насквозь пропитана звуками: то очень громкими, то едва уловимыми, как шорох. Яростно перекликались между собой сверчки. Внезапно пробудившись, завели концерт лягушки и тут же притихли, будто передумали. Где-то совсем близко сначала фыркнула, потом глубоко вздохнула лошадь. Опять завели концерт лягушки и опять замолкли.
— Там тоже лягушки орали, помнишь? — шепотом спросила Ася.
— Помню, — так же тихо отозвался Корепанов.
— Сколько же это лет прошло? Семь или восемь?
— Восемь.
— Боже мой! Восемь лет! А будто вчера… Они — так же орали.
— Кто они?
— Лягушки. Они просто с ума сходили.
Она замолчала. И молчала долго.
«Интересно, смогла бы она ради подруги пойти на муку, на смерть, как та, в черном свитере? — думал Корепанов. — Нет, не смогла бы… Неужели я любил ее? Да, любил. И очень. Согласись она тогда, и я бы с ней на край света поехал, бросил бы институт, черт знает чего натворил бы. А сейчас вот стою рядом и думаю о другой, которую совсем не знаю, которую, быть может, никогда больше не увижу».
— Ты не жалеешь?
— О чем?
— О том, что было.
— Нет, конечно. Мне только кажется, что там со мной была другая.
— Я очень изменилась? — с тревогой спросила Ася.
— Нет, стала еще интересней, но какой-то совсем чужой. И потом, в глазах у тебя появилась грусть. Раньше этого не было.
— Я много пережила.
Она посмотрела на Алексея так, словно ожидала вопроса. Но Алексей молчал. Тогда она спросила:
— Тебе интересно?
— Интересно. Но если для тебя эти воспоминания тягостны…
— Пойдем к реке, — предложила она.
— Пойдем.