Он пил медленно, с наслаждением, потом пошевелил в воздухе пальцами, выбирая чем закусить. Наконец подцепил вилкой белый грибок.
— Люблю водку грибами закусывать.
Лицо у него было гладкое, мужественное, с тонкими черными бровями и крутым лбом с едва заметными пролысинами. Черные блестящие волосы зачесаны назад. Когда он поворачивал голову, на шее отчетливо вырисовывались крепкие мышцы. «Аська в минуты признания, наверно, говорит ему, что у него античная шея, — подумал Корепанов. — Она всегда любила красивые слова».
Бритван быстро пьянел. Лицо его раскраснелось. Движения рук стали размашистыми, язык временами заплетался.
— Ты разреши мне, Алексей Платонович, пиджак сбросить: чертовски жарко. Не находишь? В этом году, в сущности, не было весны. Во всяком случае, я ее не заметил. После зимы — сразу лето. В этом есть какая-то ненормальность… Послушай, почему ты ничего не ешь? Может быть, горячего хочешь? Асенька, скажи, чтобы подали жаркое.
— Да ты совсем пьян, — сказал Алексей.
У него тоже шумело в голове, хоть он ни разу не выпил до дна, а только отхлебывал понемногу.
Принесли жаркое. Бритван снова налил себе полный бокал водки.
— А может, хватит, Леонид Карпович? — осторожно спросила Ася.
Бритван отмахнулся от нее.
— Оставь, Асенька. Настоящий хирург должен уметь пить. Ты согласен, Алексей Платонович? Какой это хирург, если он не может пить.
Он выпил, со стуком поставил бокал.
— Ты не обращай на меня внимания, Алексей Платонович. Ты ешь. Хорош поросенок?.. Молочный! Специально к твоему приезду приказал заколоть. Гость дороже всего. Правильно я говорю?
— Перестань пить, — уже настойчивее сказала Ася.
— Хорошо, я не буду больше. Я, кажется, уже и в самом деле набрался… Я ведь ради гостя, Асенька. Ради него, Алексея Корепанова. Кор-р-репанова… Люблю фамилии, которые с рыком! Кор-р-репанов! Бр-р-ритван! У сильных людей фамилия должна быть с рыком… Давай еще по рюмке выпьем, Алексей Платонович, и пойдем ко мне. Я тебе свою библиотеку покажу. Я тебе еще не показывал свою библиотеку? Обязательно покажу… Твое здоровье, Алексей Платонович. — Он выпил, поднялся из-за стола, взял начатую бутылку коньяка, две рюмки и пригласил Алексея: — Пойдем! А ты, Асенька, распорядись, чтобы нам фрукты подали. Знаешь, Алексей Платонович, вишен в этом году уродилось — пропасть. Ну, просто все ветки обсыпаны. Так прикажи, Асенька, чтобы нам в кабинет вишен подали, только холодных, с ледника. И пускай никто не заходит… Пойдем, Алексей Платонович!
Библиотека поразила Алексея.
— Случайно приобрел, — сказал Бритван, размашистым жестом показывая на стеллажи с книгами. — В соседнем селе старичок-доктор жил. На весь район славился. Ушел на фронт добровольно, как только война началась, и сложил голову в Одессе, еще в июле сорок первого… Так вот, жена и две дочери его во время оккупации с голоду умирали, и я у них эту библиотеку купил. Я им за нее знаешь сколько дал? По тому времени можно было дом с усадьбой купить.
— Ну, дом тогда не очень дорого стоил, — сказал Корепанов.
— Тогда ничего дорого не стоило. Даже человеческая жизнь, — философски заметил Бритван и налил себе рюмку.
— Брось пить! — сказал Корепанов. — Даже мужчина противен, когда он пьян.
— Ты думаешь, я пьян? Ничуть. Я просто немного выпивши.
— Выпивши, — с укором глянул на него Алексей. — А что если сейчас больного привезут?
— Думаешь, не справлюсь? Еще как справлюсь. Мои девчонки знают, что делать в таких случаях. Десять капель нашатырного спирта на четверть стакана воды. Это внутрь. Потом холодный душ — и Леонид Карпович, как свежий апельсин. Вот ты на меня орешь. Не возражай: орешь «брось пить», кричишь. А ты меня спроси, чего я пью?
— Нечего спрашивать. В таких случаях у всех почти один и тот же ответ: с горя или с тоски.
— Нет, у меня причина особая, я от обиды пью… Да брось ты эти книги, потом посмотришь. Ты садись. И не улыбайся так. Думаешь, человек с пьяных глаз околесицу несет? Нет, я не пьян. Я только выпивши. О, я могу разве так нахлестаться!.. Но сейчас я только выпивши… Ты все улыбаешься? Ну, улыбайся, черт с тобой. Я ведь знаю, что ты обо мне думаешь. Ты думаешь: вот человек с жиру бесится. Ему только птичьего молока не хватает, а он из себя обиженного корчит. Ведь так думаешь, а?
— И в самом деле, — спросил Корепанов, — чего тебе не хватает?