Главный врач

— Кукуруза на приусадебном участке — дикость, — сказал Балашов. — И корова в каждом дворе — тоже дикость. От бедности все это, Алексей Платонович. Обнищали колхозы. Война все, будь она проклята! Машин почти нет. Тракторов… Разве нам столько тракторов нужно? — Он стряхнул крошки в пруд и стал аккуратно складывать салфетку. — Воду ведрами таскать, поливать кукурузу, — произнес с горечью. — Неужели вы не понимаете, какая это дикость? Было бы у нас машин сколько надо да удобрений бери-не хочу, да чтоб воду на поля… Знаете, что сделал бы тот же Калабуха? Взял бы свою коровенку за налыгач, привел бы к тому же Глыбе и взмолился: «Возьми христа ради, Иван Гордеевич. Избавь от муки мученической». А на приусадебном участке опять сад разбил бы и цветники — розы да гладиолусы. Не для торговли, нет: для собственного удовольствия… Да, вода в наших местах — большое дело. Я вот решил, как только разбогатеем немного, монумент оленя поставить. Представляешь себе, по одну сторону — река, по другую — степь неоглядная. Между ними — курган. А на том кургане олень стоит. Крепкий. С высоко поднятой головой, и рога у него — ветвистые такие. Красивая легенда заслуживает, чтоб ей памятник поставить. Я уже и курган облюбовал.

Он резким движением застегнул портфель и поднялся.

— Ничего, — произнес убежденно. — Все будет — и машины, и удобрения, и вода на полях.

— И Калабуха свою корову на налыгаче к председателю колхоза приведет?

— Думаю, что приведет. Не он, так сын его… — Балашов помолчал, огляделся вокруг и продолжал: — Колхозы станут богатыми, и Калабуха подсчитает, что куда выгоднее молоко в колхозе покупать, чем за коровой ухаживать. Будет это! А пока… Прав, пожалуй, Иван Гордеевич. Пока надо бы премировать Калабуху. — Он до хруста в пальцах сдавил лоб, потом опять поглядел на зеленый ковер и сказал — Хорошо бы вздремнуть часок-другой, да времени нет. Пошли, что ли!

Машина опять неслась по грейдеру, оставляя позади себя длинный шлейф желтой пыли. В лицо дул горячий ветер.

«Как бы все изменилось тут, если бы вода, — думал Корепанов. — Дорога превратилась бы в аллею, рядом — буйная зелень бахчей и садов…»

Грейдер кончился. Балашов свернул налево и выехал на проселочную дорогу. С обеих сторон ее тянулись уходящие до самого горизонта поля хлопка. Чахлые низкорослые стебли. Жесткие листья покрыты серой пылью.

Алексей вспомнил, как Глыба за ужином честил в хвост и гриву эту неблагодарную культуру.

— И какой дурень додумался в наших местах этот хлопок выращивать? В Узбекистане по тридцать пять центнеров с гектара берут. Вот и сеяли бы в Средней Азии. А у нас… Позорище одно. Еле по два центнера собираем, да и то… Какой же это хлопок?..

Алексей покосился на Балашова и спросил:

— Какой смысл в наших местах сеять хлопок?

Балашов глянул в сторону хлопчатника. Желваки под кожей щек у него вздулись тугими узлами.

— Ты думаешь, если я председатель облисполкома, так на все вопросы ответить могу? — спросил и нажал на акселератор.

Машина рванулась вперед. Алексей обеими руками ухватился за ручку. Балашов не сводил глаз с дороги.

Бешеная езда продолжалась несколько минут. Потом «виллис» опять пошел с нормальной скоростью. Алексей оглянулся. Хлопковое поле осталось далеко позади, слилось с выжженной степью.

2

Поезд пришел к станции Мирополье рано утром. Солнце уже взошло, большое, красное.

«Опять ветер будет», — подумал Корепанов.

Станционного здания не было. Только теплушка, поставленная на каменный фундамент, бассейн с помпой для воды — вот и все.

Поодаль от насыпи стояла нарядная тачанка.

— Корепанов! Кто тут Корепанов? — кричал крепкий дидуган, размахивая кнутовищем.

— Я Корепанов, — подошел к нему Алексей.

Старик обрадовался.

— Так цэ ж за вами Леонид Карпович меня послали, — сказал он. — Они хотели сами поехать, так не смогли: операция у них.

Тачанка была широкая, на мягких рессорах; лошади сытые, застоявшиеся: как только кучер натянул вожжи и прищелкнул языком, они с места же взяли крупной рысью.

Старик держался с достоинством. Встречные пешеходы почтительно здоровались с ним.

Алексея разморило. Так хотелось спать, что если бы не опасность вылететь на каком-нибудь повороте, он бы с удовольствием закрыл глаза и расслабил мышцы.

Больница стояла на холме, на окраине большого села. Строения утопали в зелени. «Что барская усадьба», — подумал Корепанов.

У ворот Алексея встретила сестра в белом накрахмаленном халате. Она сказала, что Леонид Карпович просил пройти к нему в операционную.

Алексей последовал за ней. Девушка повела его в душевую.

— Здесь можно помыться, — сказала она, — если хотите, под душем, а нет, так вот умывальник, сейчас принесу полотенце.

Алексею даже неловко стало от такой предупредительности. Но он с удовольствием умылся, глянул на сапоги и потянулся за своей сумкой. Но сестра и тут его предупредила.

— Вот щетки и крем.

Стоя у двери, она внимательно следила, как Алексей чистит сапоги, потом убрала щетки и сказала:

— Я провожу вас, — и, не дожидаясь ответа, пошла вперед.