— Да, запах взрывчатки, — подтвердила она и нервно рассмеялась. — Этот запах одно время просто преследовал меня, особенно по ночам. В сновидениях. — Она увидела его испуганные глаза и поспешила успокоить — Это сейчас пройдет. Вот увидишь — пройдет. — Она смешно повела носом, как бы принюхиваясь, и опять рассмеялась: — Уже нет. Да пустяки «ведь. Не надо тревожиться.
— С чего ты взяла, что я тревожусь? — спросил он. — Я немного удивлен, и только. Дело в том, что в сновидениях человек чаще всего видит, значительно реже слышит, а запахи — и вовсе редкость. Как твои головные боли?
— Кажется, они понемногу уменьшаются, — ответила Аня.
А на следующий день опять появилась шарманка и сразу же нестерпимо запахло взрывчаткой.
— Опять шарманка, Матиас, и тол, тол!.. — закричала Аня с ужасом.
Она увидела перепуганные глаза Янсена, помнила, как он бросился к ней, хотела что-то сказать и не могла: все предметы в комнате вдруг поплыли, вроде она была на карусели. Потом судорогой стало сводить левую руку. Она попыталась правой ухватиться за спинку стула, но уже не смогла…
Очнулась Аня на кушетке в той же комнате. Матиас говорил по телефону. Затем положил трубку и подошел к ней.
— Что со мной было, Матиас? — тихо спросила она.
— Мы сейчас же поедем к Мюльдеру, — сказал Янсен. — Он ждет нас.
Мюльдер внимательно осмотрел ее.
— Подождите, пожалуйста, в соседней комнате и пришлите сюда вашего шефа, — попросил он Аню.
Профессор усадил Янсена в кресло и сам уселся против него.
— Хорошо, что вы ее привезли, — сказал он. — Вы знаете, что у нее был пролом черепа? Знаете? Так вот, нужно оперировать. И чем скорее, тем лучше. Диагноз не оставляет никаких сомнений. Можно, конечно, попытаться полечить рентгеновскими лучами, но лучше оперировать. Вот так.
Аню не пугала операция. Но что будет с ребенком?
— Пускай это тебя не тревожит, — сказал Янсен. — Можешь на меня положиться.
— Боже мой, в каком неоплатном долгу я у тебя, Матиас…
— Какие, однако, глупости говорят люди, когда попадают в беду, — сердито сдвинул брови Янсен. — Значит, мы с тобой договорились. Ты остаешься.
— Хорошо, я остаюсь, — сказала Аня и посмотрела на Янсена. Он ободряюще улыбнулся ей.
Глава седьмая
1
Дома Алексея ожидали и радости и огорчения. Рентгеновский аппарат «Матери» уже установили, и Ульян Денисович был от него в восторге. Больничный двор, изуродованный канавами и рытвинами, привели в порядок. Дорожки — это уже Цыбуля постарался — посыпали песком, и выглядели они празднично. Это радовало.
В отделении тоже было празднично, чувствовалось, что готовились, ожидали. Алексей зашел в операционную. Хирургические инструменты, которые он приобрел в Москве и выслал почтой, были уже разобраны и разложены по стеклянным шкафам.
— Вот какие мы теперь богатые, Алексей Платонович, — сказала Михеева, и обычно хмурое лицо ее светилось такой радостью и гордостью, словно это она купила и теперь преподносит Алексею в подарок все эти блестящие инструменты.
И чистота в отделении, и приветливые улыбки сестер и санитарок, и обход — все радовало. Но вот Алексей узнал, что Сенечкин выписался домой, и огорчился.
— Напрасно поспешили, — сказал он с досадой. — Надо будет написать Бритвану, чтобы проследил. Все-таки сложный больной.
Лидии Петровне стало не по себе от замечания Корепанова. Она вспомнила разговор с Ракитиным — после операции у Сенечкина произошло воспаление уха, и больного вел Ракитин. Лидия Петровна ежедневно заходила в палату к больному, чтобы проведать, и радовалась, что ему с каждым днем становилось все лучше. Но однажды, когда они с Ракитиным были одни в ординаторской, он положил перед нею историю болезни Сенечкина, указал на анализы и спросил настороженно:
— Вас не смущает вот это?
Анализы сигнализировали о каком-то воспалительном процессе.
— Я думаю, это следы бывшего пожара, они будут постепенно стираться.
— А если это сигналы бедствия второй почки? — спросил Ракитин.
— Это было бы ужасно…
Когда Сенечкин выписывался, на душе у нее было спокойно, а вот сейчас, после замечания Корепанова, опять появилась тревога. Вербовая рассказала Алексею о разговоре с Ракитиным.
Алексей попросил принести историю болезни Сенечкина, долго просматривал ее, потом сказал:
— Вообще-то правильно сделали, что выписали, но я напишу Бритвану, чтобы следил.
После обхода Алексей имел неприятный разговор с Ракитиным. Во время его отсутствия Ракитин занял для своих больных еще две палаты, и Корепанов попросил освободить их: нужны для легочных больных.
— Вы снова собираетесь оперировать на легких? — спросил Ракитин.
— Собираюсь, — ответил Корепанов. — Но палаты нужно освободить независимо от этого.
Ракитин понимал: с возвращением Корепанова объем хирургической работы увеличится, и все же ему не хотелось отдавать палаты.
— Я полагаю, что до открытия моего отделения вы могли бы поступиться, — сказал он улыбаясь.
— Больше десяти коек выделить не могу, — сказал Корепанов. — Этого мало, конечно, но скоро откроется ушное, и тогда у вас будут все пятьдесят. А пока…