Главный врач

— Закончилась война с немцами. Наш госпиталь тогда под Берлином стоял. Что ж, думаю, надо и честь знать. Сколько можно на государственных харчах околачиваться? Только вот куда ехать, не знаю. Дома у меня нет, жену и детей немцы сожгли… Ладно, думаю, руки есть — не пропаду, и решил подать заявление на госпитальную комиссию. А майор Бахметьев говорит, чтобы подождать немного. Куда-то нас перебрасывать собираются. И правда: погрузили в поезд. Настоящий поезд, пассажирский. Потом уже выяснилось: на японца нас везут. Ну, думаю, если с немцами управились, то с японцами долго возиться не станем… — Он рассказал, как ехали от Берлина до Дальнего Востока. — Ну, скажу я вам, Алексей Платонович, сколько той земли у нас!.. Самому увидеть надо. На карте видел, пальцем обводил, а настоящего представления не имел. Целый месяц ехали. Красивые места, особенно на Байкале — горы, туннели разные и рыба. Омуль называется. Пошел я на какой-то станции рыбы этой купить — базарчик неподалеку. Иду и вдруг вижу — Иришка моя! Моя Иришка, разумеете, стоит и лепешками торгует!.. Оказывается, не сгорели они… Выбрались на межу, а тут какая-то машина военная идет, наша. Подобрали их красноармейцы и до ближней станции довезли. А там она уже как-то добралась и до Сибири. Мальчонка в пути помер, а девочек сберегла… Уже после войны с Японией приехал я. Сидели, советовались, где жить будем. Вот один и сагитировал сюда ехать, на Украину, в Светлую Пристань. И земли много, и река рядом… Не соврал он. Места хорошие, красивые места, привольные. И хату нам дали. Небольшая — зато своя.

Алексей вспомнил Светлую Пристань — небольшое село, расположенное на полуострове, в излучине реки, на, крутом берегу. Река здесь разлилась широко, образуя богатую пойму.

«Ведь вот как получается в жизни, — думал Корепанов. — Был я летом в этой Светлой Пристани, ночевал там, с фельдшером на рыбалку ездил и, может быть, мимо хаты дяди Саши проходил и не знал даже, что он совсем близко».

Алексей поинтересовался, как с хлебом. Лачугин вздохнул.

— Если бы не дополнительная заготовка, дотянули бы до нового, а так… — Он рассказал о партийном собрании, о том, что сам предложил сдать хлеб.

— А зачем на дополнительную соглашались? — спросил Стельмах.

— В том-то и дело, что не соглашались, — сказал Лачугин. — Приехал товарищ из области, агитировал на партийном собрании, не соглашались. Ну вот, я свое слово и сказал. Потом и на общем собрании тоже выступил… Убедили народ…

— Сам свою семью на голодный паек посадил, — заметил Стельмах.

Лачугин посуровел.

— Тебе этого не понять.

— В школе меня, между прочим, считали сообразительным, и мама моя тоже считала. Чего же мне не понять?

— Есть такое слово у нас, большевиков: «Нужно!» — сказал Лачугин. — Надо было воевать — воевали. У меня этих ран не счесть. У тебя — тоже. И Алексею Платоновичу, знаю, досталось.

— Причем тут раны? — спросил Стельмах.

— А притом, что мы своей жизни для Родины не жалели, так неужто хлеба пожалеем? Приехал товарищ, говорит: «Нужно!» Я же понимаю: это не он говорит. Это партия говорит: Сталин говорит. Так я понимаю.

Утром, перед завтраком, Алексей сказал:

— По вчерашнему разговору я понял, Александр Иванович, что тебе нелегко… Возьми вот. — И он протянул ему пачку сотенных ассигнаций.

Лачугин запротестовал. Да ни за что на свете!..

— Вот ты какой, Александр Иванович, — произнес Алексей. — Какой же ты коммунист после этого?

— Не понимаю, о чем ты, Алексей Платонович, — удивился Лачугин.

Алексей объяснил:

— Трудно тебе. Я хочу помочь, а ты отказываешься. Пойми, я ведь на двух ставках работаю. А живем мы вдвоем с Архиповной. И продуктовые карточки у нас тоже на двоих. Много ли нам нужно?

— Деньги для чего копил? — спросил Лачугин.

— Лодку моторную хотел приобрести, потом раздумал, решил простую купить. Вот и остались деньги… Бери, Александр Иванович. Они же тебе нужны. Да и не подачку я тебе даю, а взаймы. Разбогатеешь — вернешь. Ведь семья у тебя, пять душ. О детях думать надо.

— Ладно, Алексей Платонович. Большое тебе спасибо.

Они сели завтракать. Лачугин ел медленно. Потом, уже за чаем, спросил:

— А как же Анна Сергеевна, Алексей Платонович? Мне Стельмах говорил. Но я думаю, если ты ее мертвой не видел, значит…

— Ничего это не значит, — ответил Корепанов.

— Ведь не хоронил ты ее, Алексей Платонович…

— Разве мало их, непохороненных, осталось?.. Вот забыть не могу, это верно.

Лачугин несколько минут молчал, помешивая ложечкой в стакане, потом сказал:

— Я ведь своих тоже несколько лет мертвыми считал.

— То совсем другое, Александр Иванович, — тихо ответил Корепанов.

9

Иногда смутные, неопределенные желания и стремления долго роятся в голове, потом вдруг — чаще всего совершенно неожиданно — превращаются в четкие, на редкость ясные и твердые решения. Так было и у Ани с неудержимым влечением вернуться на родину.