Читаем Главный врач полностью

Он сидел, откинувшись на спинку стула, вертел между пальцами хлебный шарик и, чуть опустив голову, смотрел на Корепанова.

«Сказать ему о том, что Аню с ребенком видели в лагере для военнопленных около Дрездена? — думал Иван Севастьянович. — Сказать или не сказать?.. Может быть, лучше не говорить? Может, лучше ему ничего не знать?»

— О чем вы задумались? — спросил Алексей.

— Ни о чем, — ответил Иван Севастьянович, — просто молчу и слушаю.

«Я скажу ему позже, — решил Иван Севастьянович. — После ужина. Когда мы останемся вдвоем».

— Почему вы ничего не едите? — спросила Алексея Мария Никитична.

— Я тоже слушаю, — сказал Корепанов. — Хорошо поет.

— Это Лиля Брегман, — с какой-то гордостью, так, словно она говорила о своей дочери, сказала Мария Никитична.

— Кто? — переспросил Корепанов.

— Лиля Брегман.

— Не может быть, — прошептал Корепанов.

— Да, это она, — удивленно посмотрела на Алексея Мария Никитична. — Вот сейчас закончится концерт, и нам скажут.

Концерт закончился. Диктор объявил, что передавались фронтовые песни в исполнении лауреата республиканского конкурса вокалистов Лили Брегман.

— Я должен сейчас же позвонить ей.

— Вы ее знаете? — спросила Мария Никитична.

— Мне обязательно нужно ей позвонить, — не отвечая на вопрос, повторил Алексей.

Иван Севастьянович пошел в кабинет, взял телефонный справочник и принялся листать.

— Попробуйте позвонить по этому номеру, — сказал он, передавая справочник Алексею.

Корепанову пришлось звонить трижды, прежде чем ему ответили. Он попросил пригласить к телефону Лилю Брегман, молча выслушал ответ, извинился и положил трубку.

— Это была запись на пленке, — сказал он, отвечая на вопросительный взгляд Ивана Севастьяновича.

— Вы ее знаете? — опять спросила Мария Никитична.

— Нет, — ответил Корепанов. — Я знаю ее подругу…

И он рассказал о своей встрече в поезде.

— Я должен ее разыскать. Во что бы то ни стало разыскать.

«Нет, я ему ничего сейчас не скажу, — решил Иван Севастьянович. — Лучше потом когда-нибудь».

7

Профессор Хорин встретил Алексея как старого знакомого.

— Значит, главным врачом работаете? И что за напасть такая? Как только хирург — обязательно в администраторы его. Хирург должен скальпелем работать. Место хирурга — у операционного стола. А за стол администраторов — стариков.

Он шел по ярко освещенному коридору клиники, окруженный группой сотрудников, и говорил, почти не умолкая. Чувствовалось, что все, о чем он говорит, по-настоящему волнует его.

После обхода, когда Иван Севастьянович, Корепанов и Хорин вошли в профессорский кабинет, Сергей Марьянович спросил, обращаясь к Алексею:

— И большое у вас отделение?.. Шестьдесят коек?.. — Он повернулся к Ивану Севастьяновичу и протестующе вскинул руку. — Заведующий отделением на шестьдесят коек и главный врач да еще областной больницы! Где же ему времени взять, чтобы о больных думать? А о них надо думать. И не только при обходе. А весь день и ночью, проснувшись, тоже думать!..

Корепанову стало как-то неловко от последних слов профессора, показалось, будто Сергей Марьянович обвиняет его в чем-то. Он вспомнил Чернышева… А Сенечкин? Сколько думал Алексей, прежде чем решился на операцию. До физически ощутимой боли в сердце терзался сомнениями. А смерть Леонова? А Бородина?.. Нет, он думает о больных. И днем думает, и ночью…

— Я ведь больницу из руин подымал, — тихо сказал Корепанов. — Надо же кому-то делать и это.

— Да, да. Подымать больницу из руин — почетная работа. Может быть, даже нужнее, чем кандидатская диссертация. На каком-то этапе несомненно важнее. Я ведь понимаю, откуда все это идет, и эти нелепые совместительства, как у вас, например. Ну, во время войны, как во время войны, и по шестнадцать часов работать приходилось, и по нескольку суток подряд от операционного стола не отходили. А в мирное время… Вот на моих глазах целое поколение врачей из месяца в месяц, из года в год на полторы-две ставки работает. По двенадцать-четырнадцать часов в сутки, переутомляются, изнашиваются преждевременно.

— Не от хорошей жизни все эти совместительства, — заметил Иван Севастьянович.

— Знаю, — вздохнул профессор, — от бедности это: врачей не хватает, ставки, чтобы нормально жить, не хватает… Ничего, я еще доживу до времени, когда в этих совместительствах нужды не будет… А хирургов, за то, что они по совместительству главными врачами работают, я бы розгами порол.

— Но ведь кому-то командовать надо, — улыбнулся Корепанов. — Руководить кому-то надо?

— Я уже сказал: старики пускай командуют. Кому уже не под силу за операционным столом стоять. Ведь хирургу, кроме умения, еще и физическая сила нужна. Вот когда сил поубавится, тогда и садись за письменный стол. Все у тебя есть — жизненный опыт, знания, умение работать с людьми… Вот и работай. Кстати, ваша фронтовая картотека сохранилась?

— Не знаю, — ответил Корепанов. — Мне сказали, что ее вместе с другими документами сдали в архив.

— Разыщем. Обязательно разыщем, — сказал Хорин и потом спросил: — А с повреждениями спинного мозга не часто теперь встречаетесь? Или приходится?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги