Главный врач

— Доложу, — спокойно сказал Корепанов, затягивая пояс.

— Тогда оперируй здесь, — глухо и настойчиво сказал старик. — Ты ему только пулю вынь, а дальше наша забота.

— Да поймите, не могу я этого, — сказал Корепанов. — Надо раньше уточнить, где пуля, рентгеновские снимки сделать, потом кровь перелить… Ведь погибнет.

— А что проку, если жив останется? — хмуро спросил старик и продолжал с сердцем: — Оружия не сдал, мало того — в дело его пустил. За такое знаешь что? Если не расстреляют, так двадцать пять дадут. Сам погибнет да еще за собой и невиновных потянет. Ведь он что придумал? Ведь он их с собой взял, — указал старик на понурившихся парней, — братьев родных. Нашел помощников. Нет, если ты выдать грозишься, я его в больницу не повезу.

— Да не имеете вы права его на смерть обрекать!..

— Имею, — глухо ответил старик, — я ему батько.

Женщина ткнулась головой в косяк двери и зарыдала.

— Ладно, не скули, мать, не скули, — погладил ее по плечу старик и подошел к Алексею. — Неправ ты, Алексей Платонович, — сказал он и ударил себя кулаком в грудь. — Ты думаешь, Андрюха мой нажиться хотел на твоем барахле? Нет, сдуру это, с пьяных глаз. Сказать людям, не поверят… Ведомо нам, что он обидел тебя. И что ты его из больницы выгнал, тоже ведомо. А мы все же к тебе поехали. Потому что слыхали — врач ты хороший и человек настоящий. А ты… Ведь даже суд, раньше чем в тюрьму упрятать, долго судить да рядить будет. А ты — без суда. И не к тюрьме, а к смертной казни приговариваешь…

«Никишин может, конечно, многое натворить, — вспомнил Алексей слова Марины, — но за друга он в огонь и воду пойдет, жизни своей не пожалеет». Ей будет очень больно, когда она узнает… А если я уеду, не оказав ему помощи… Она никогда не простит мне… Да нет же, не в этом дело. Его надо оперировать и как можно скорей. Надо их заставить согласиться везти его в больницу, любой ценой заставить».

Алексей потер лоб крепко стиснутым кулаком, глянул на старика, на вздрагивающие плечи матери, прислушался к хриплому дыханию Никишина и сказал:

— Ладно, давайте его в больницу. Не выдам я.

4

Когда Никишина привезли в больницу, еще только светало. Алексей сказал, чтобы его сразу же несли в рентгеновский кабинет.

На рентгенограмме отчетливо видна была пуля. Она застряла под правой лопаткой между ребрами…

Корепанов приказал сестре готовить все для операции и послал за Лидией Петровной.

Когда Алексей нащупал пулю, он задержался на секунду, потом сказал сестре, чтобы она шла готовить все для переливания крови. Наконец Алексею удалось захватить пулю и вытащить. Он внимательно осмотрел ее и бросил в тазик.

— Я нарочно отправил сестру.

Вербовая вопросительно посмотрела на него.

— Я обещал не выдавать Никишина, — сказал Корепанов. — Так что… вы пули не видели.

— Хорошо, я пули не видела, — спокойно сказала Вербовая. — А что записать в историю болезни и операционный журнал?

— Только правду. Но я это сам сделаю.

Операция закончилась. Никишина унесли. Корепанов сел за стол и стал записывать в операционный журнал. Вербовая сидела на табурете, тщательно вытирала руки и смотрела на него.

— По закону я обязан сообщить в милицию, — задумчиво произнес Корепанов и вдруг улыбнулся. — Интересно, что следует за недонесение?

— Я могу узнать, — серьезно сказала Лидия Петровна.

На следующий день, улучив минуту, когда в операционной никого, кроме нее и Корепанова, не было, Вербовая сказала:

— Статья сто восемьдесят седьмая. Лишение свободы от одного до четырех лет.

— Широкий диапазон, черт возьми.

— Я бы могла узнать более подробно, если б мне было известно, в чем дело.

— Нет уж, — возразил Корепанов. — Я не хочу впутывать вас в эту историю.

— Вы не знаете, какое сейчас время, — тихо произнесла Вербовая.

— Чудесное время, — бодро сказал Корепанов. — Вы только посмотрите в окно. Какая буйная весна! И стройки. Куда глазом не кинешь — леса и леса. И наше ушное отделение тоже вот-вот вступит в строй. Когда я приехал, даже подумать не мог, что нам удастся так скоро восстановить больницу. В сущности не так ведь много времени прошло, а вот вместо развалин — больничный городок… Чему вы улыбаетесь?

— Вашей восторженности, — ответила и вздохнула Лидия Петровна.

А вздыхаете почему?

— Потому что таких, как вы, радующихся весне и всему вокруг, могло быть значительно больше.

— Нас много. Нас очень много. Все! — сказал Корепанов. — И мы строим, создаем. И это — наша весна! Плакатная патетика, думаете? Нет, это патетика жизни. В ней что-то плакатное есть, верно. Но, право же, она от этого не становится хуже.

Зазвонили стенные часы в предоперационной.

— Девять, — сказала Вербовая. — В десять у вас консультация в тюремной больнице. Вы не забыли?

— Да, в десять. А у нас еще пропасть работы.

— Я сама сделаю обход, — сказала Вербовая. — Только Никишина давайте вместе посмотрим. Ему, кажется, стало немного лучше. Но он все еще без сознания, и это меня тревожит.

Сознание к Никишину вернулось на третий день. Он долго не мог понять, где находится. Потом увидел сидящую рядом на табурете мать. Она дремала. Никишин окликнул ее:

— Мама!