Вообще, пьянство одно время было повальной бедой. В том числе из-за этого Горбачев ввел сухой закон. Другой вопрос, насколько он оказался эффективен. А так перепивших граждан милиция на уазиках-луноходах собирала как грибы в день получки, и этому нужно было положить конец. Еще были так называемые ЛТП, то есть лечебно-трудовые профилактории, где любителей зеленого змия не только лечили, но и воспитывали общественно-полезной работой. Принудительно, конечно, а с другой стороны, в некоторых случаях без этого было никак. И вот тут у нас с коллегами вышел спор.
— А я считаю, что можно было его отпустить, — говорил Бульбаш, когда мы уже возвращались в наш опорный пункт. — Нормальный мужик, оступился…
— Николаич, я понимаю, что у тебя тоже такое бывает, — обратился к нему Доброгубов. — Ты уж извини, конечно, но кроме друзей и коллег тебе вряд ли кто-то в открытую скажет. Мужик ты тоже нормальный и тоже оступаешься… время от времени. А если бы не пил, тебе бы вообще цены не было.
— Поддержу Саныча, — сказал я, чувствуя, как бодрит крепчающий морозец. — Без обид, но сколько раз ты меня подводил? Вот. А все могло быть иначе.
— Я понимаю, — вздохнул Бульбаш.
— Вот и этот работяга с ЗКЗ, — продолжил я. — Не скрою, я тоже сначала хотел его проводить и жене сдать с рук на руки. Но тогда бы он урока не получил. Опять бы напился и еще, не дай бог, в какую-нибудь историю влип. Читал у Шукшина «Материнское сердце»?
— Конечно, читал, — кивнул Виталий Николаевич. — Мать там жалко… А парня, который по пьянке в драку полез, ни капельки.
— Вот и я о чем, — разговор намечался интересный, может, и сам Бульбаш наконец-то одумается. — А представь, что этот мужик тоже кого-нибудь бы избил и сел. Детей бы на несколько лет без отца оставил. А ведь он прямо по грани ходил…
— Лично я бы вообще за пьянку сажал, — безапелляционно заявил Доброгубов. — Еще и с конфискацией.
— Жестко ты, Саныч, — Бульбаш даже присвистнул. — И меня бы тоже посадил?
— Не хотелось бы, — не стал юлить завгар, — но пришлось бы.
— Вот так, значит? — Виталий Николаевич остановился и упер руки в бока. Он смотрел на Доброгубова со смесью боли и презрения. — Меня? Посадил бы? И имущество бы мое отнял?
— Так, а ну, стоп! — я встал между ними. — Сергей Саныч, ты и вправду жесткий. Зачем сажать, когда вытрезвители есть? Приятного тоже мало. А ты, Виталий Николаевич, и вправду задумался бы — сам себя ведь губишь.
— Как вы меня на поруки взяли с Сонькой, я и капли в рот не брал, — возмутился Бульбаш. — На выходных только и в праздники. А на работе меня под градусом с тех пор никто ни разу не видел!
— Угомонись, Николаич, — примирительно выставил руки завгар. — То, что ты держишься, это похвально. А слабо вообще бросить? Чтобы и в праздники ни капли спиртного?
— А ведь и вправду, Виталий Николаевич? — я подмигнул Доброгубову, чтобы не видел Бульбаш. — Думаю, что слабо тебе. Не справишься.
— На что спорим? — лицо моего заместителя расцвело от улыбки. — До Нового года и после него до самого выхода на работу!
— На премию, — сказал я, протягивая руку. — Если продержишься, выпишу дополнительную. Сорвешься — лишу.
— Договорились, — Бульбаш довольно усмехнулся и сжал мою ладонь. — Саныч, разбей!
События шли своим чередом, жизнь кипела, работа старалась не отставать. Каждое утро у меня начиналось с того, что я бежал в поликлинику — делать уколы от бешенства. Заодно я успевал повидаться с Аглаей и уже после этого мчался в редакцию. Хватова действительно словно бы подменили, и он больше не лютовал. Напротив, весьма лояльно относился ко всем предложениям коллектива. Не запорол ни одной статьи, в номере от пятого ноября вышло все, что планировалось. В том числе мой материал о покушении на Соню Кантор.
История, к слову, вышла громкой. Милиционеры надавили на нападавшего, и тот назвал имя. Влас Мигунов, один из чиновников треста ресторанов и столовых, работавший еще с конца семидесятых. Мужик, как мне рассказал Апшилава, оказался противный, еще и со связями. Его покрывала мохнатая лапа в исполкоме, некто Лютов, которого тоже сняли с должности и отправили под следствие. А бандит, который дважды пытался угробить Соню, сознался еще и в убийстве Дерюгина в восемьдесят втором. Причем сам он к нему и пальцем не притронулся, но организовал подсадного в камеру, который и «помог» бывшему директору «Березки». Не обошлось тут и без «кротов» в местной милиции. В общем, у Апшилавы с Кайгородовым голова шла кругом — куда ни копни, везде сообщники и подельники. В дело даже вступила Генеральная прокуратура СССР, и в Андроповск приехала целая следственная группа в синей форме. Я искренне этому радовался. А с другой стороны — нам, журналистам, к этому делу доступ был закрыт. Оба моих теперь уже друга из органов сливали инсайды исключительно под честное слово и строго между нами. Что ж, главное, преступники обезврежены, и первые ростки мафиозной структуры в нашем небольшом городке были задушены.