Глаз бури

– И ваши методы начального обогащения, и построение карьеры не внушают мне ничего… Впрочем! При таком неравенстве стартовых условий, я, видимо, не имею права судить. Итак. Становиться с вами на одну доску я намерений не имею, и потому хочу вас предупредить: по неизвестным мне причинам, но пользуясь отчасти моим именем, против вас весьма нечестно играют какие-то силы, и в их числе – мой добрый приятель Евфимий Шталь. Если б я мог предположить, что дело ограничивается экономическим и финансовым вопросами, то я, пожалуй, не стал бы влезать, оградив себя и предоставив событиям течь своим чередом. Но некоторые аспекты… в том числе те, о которых поведала мне небезызвестная вам Софья Павловна Домогатская, заставляют предполагать иное… События вокруг вас развиваются и становятся слишком чувственно заряженными, чтобы можно было увидеть в них лишь чей-то денежный интерес. Вас хотят не разорить. Вас хотят уничтожить, Туманов. Вполне возможно, что вы это совершенно заслужили и возмездие окажется абсолютно адекватным вашим собственным деяниям. Но я вас должен предупредить, так как оказался невольным участником, и мое имя было использовано… Кроме того, я обещал Софье Павловне и как благородный человек… Я с удовольствием сообщил бы вам подробности, но, к сожалению (или к счастью) они мне не известны. Вот список сделок, где, по моему нынешнему разумению, мое имя и деловые связи были втемную использованы против вас. В любой момент и в любой удобной форме я готов подтвердить свое в них неучастие… Теперь позвольте откланяться…

– Позволяю… – Туманов взял список двумя пальцами и опустил в карман. – Как бла-ародный че-о-эк… – сощурив глаза в щелки, передразнил он.

– Хам! – пробормотал Ряжский себе под нос и зашагал прочь, яростно размахивая тростью.

– Спасибо, Константин! – крикнул ему вслед Туманов.

Дуня оставила коляску, нанятую в Луге (до Луги она добиралась поездом, так выходило куда дешевле), на улице и прошла в незапертые сени.

– Есть кто живой?

На голос вышла невысокая, слегка тяжеловатая для своего роста девушка с губками сердечком и пшеничной косой, перекинутой через плечо. Она на ходу вытерла об передник испачканные мукой руки, глянула на Дуню приветливо и, помедлив, словно подбирая слова, ответила:

– Софья Павловна и Михаил Михайлович в сад ушли. Что над речкой, где в озеро впадает, – слова сопровождались поясняющим движением руки, из которого следовало, где именно расположен прибрежный сад. – Я – Ариша, горничная. Может, вам чем сейчас услужить?

– Здравствуй, Ариша! Я – Дуня Водовозова, подруга твоей хозяйки, из Петербурга. Погода хороша, пожалуй, я пойду их сыщу…

Ариша молча повторила указующий жест и присела в неуклюжем реверансе. Дуня не сумела сдержать улыбки, и подумала о том, что многое вокруг Софи Домогатской выглядит смешанным по жанру и классам, и слегка пародийным. Не является, а изображает, и при этом чуть-чуть само над собой подсмеивается. То, что это тонкое наблюдение относится и к ней самой, попросту не пришло Дуне в голову.

Сам берег Череменецкого озера зарос ивовыми кустами. На взгорке раскинулся ничем не огороженный сад. В саду одуряюще пахло яблоневым цветом, и ошалело заходились в весенних серенадах какие-то птицы, из которых Дуня сумела признать только зябликов и дроздов. Цветущие деревья на свеже-зеленой траве, похожие на бал кружевных щеголих, отбрасывали тень и дробили пространство таким образом, что среди них трудно было что-нибудь разглядеть. Порывы ароматного ветра, прилетавшего с цветущих лугов, срывали розоватые лепестки, кружили их и шевелили влажные ветви, создавая полное впечатление неспешного танца. Наслаждаясь после городской копоти и духоты, Дуня медленно прошлась среди деревьев, трогая стволы и срывая цветки с низко-опущенных ветвей. Потом, никого не встретив, хотела уж позвать Софи, но тут же услышала, а после и увидела обоих.

На небольшом лужке, какой-то непонятной силой образовавшемся посреди сада, Туманов и Софи сидели, прислонившись спинами друг к другу в кружевной тени огромной старой яблони. Мятлик, поповник и тимофеевка скрывали их обхваченные руками колени. Запрокинутая голова Софи лежала на плече мужчины, она смотрела на качающиеся цветущие ветви. Куда смотрел Туманов, равно как и выражение его лица, Дуня разглядеть не сумела.

Оба негромко пели. Туманов, как более музыкально одаренный, вел, Софи подхватывала. Сначала была какая-то протяжная малороссийская песня про Маричку и Иванку. Когда Дуня подошла уже почти вплотную, пели романс.