Глаз бури

Вслед за линейкой ехала пароконная повозка с пожарным инвентарем: катушками со шлангами, ломами, штурмовыми лестницами. Следом – тоже на пароконной подводе – паровая машина, которая качала воду. Она имела, пожалуй что, грозный вид: котел, цилиндры и трубы медные, блестящие, ярко-начищенные. Пожарный стоял позади машины, на приступочке и на ходу подкладывал уголь, поднимал пар, из трубы валил густой дым. За машиной неслась высотная лестница на колесах выше человеческого роста. В конце обоза ехал медицинский фургон с фельдшером.

Понятно, что за таким обозом бежали толпы зевак и любопытных мальчишек. Некоторые из проезжающих мимо господ велели кучерам править за пожарными, а иные даже специально нанимали извозчика, чтобы поспеть вовремя и поглазеть на пожар и его тушение. Большой пожар считался развлечением изысканным и демократическим одновременно, ибо буйство огненной стихии производило неизгладимое впечатление, а посмотреть на него с трогательным единодушием собирались представители абсолютно всех слоев общества.

Глава 39 В которой Игнат предупреждает Туманова о злоумышлении, в Доме Туманова происходит пожар, а Дашка на фоне общих событий блюдет свой интерес

Сразу за Александровской слободой, невдалеке от пруда расположился трактир еврея Шиманчика, в котором Туманов и Лукьянов остановились по обыкновению, покинув город и разом ощутив потребность промочить горло и съесть что-нибудь необременительное для желудка. По случаю теплого летнего вечера Шиманчик выставил несколько столиков прямо на берег пруда, под старые развесистые ивы. Зудящие над ухом комары несколько портили впечатление от ужина на петербургском пленэре, но плотно одетые мужчины не придавали их усилиям особого значения.

Мчащегося со стороны Забалканского проспекта всадника они увидели издалека и каждый по-своему, лениво отпивая легкое вино из не слишком чистых стаканов, строили предположения касательно его надобности.

Мужчина, по виду небогатый мастеровой, свернул с дороги, спешился, споро привязал довольно-таки неказистую лошадь у коновязи, и вошел в трактир. Что-то в его повадках показалось Туманову смутно знакомым. Буквально через минуту незнакомец снова появился в дверях, огляделся и прямо направился к столу, за которым вечеряли компаньоны. Здесь уж Туманов не мог его не узнать.

– Это мой рабочий с фабрики, которого я уволил, – шепнул он Лукьянову. – Кажись, меня ищет.

– Сядь, Михал Михалыч! – Лукьянов дернул приподнимающегося Туманова за полу сюртука. – Много чести!

– Здравствуйте, Михаил Михайлович! – быстро сказал Игнат, подходя вплотную и сверху вниз глядя на сидящих.

– Здравствуй и тебе, коли не шутишь, – медленно отозвался Туманов, пытаясь припомнить фамилию рабочего. Последнее время собственное имя в сочетании с отчеством, произнесенные вслух, производили на Туманова какое-то странное действие. Вслух отметя слова Иосифа, он после вынужден был признать, что глубоко внутри они что-то затронули в его душе. «Если немчура прав, так я, получается, не Михайлович, а Ефимович. Михаил Ефимович, – Туманов мысленно повторил непривычное сочетание и сравнил его с собой. Получилось не так уж и плохо. – Надо после обдумать», – решил он и вернулся в сегодняшний день.

– Прости, не вспомню, как тебя звать…

– Игнат Васильев.

– Что ж ты хочешь от меня, Игнат Васильев? Опять бесчестить станешь?

– Нет! Поговорить с вами хочу.

– Ладно. Присаживайся. Выпьем, поговорим, – не обращая внимания на неодобрительный взгляд и бормотание Лукьянова, сказал Туманов.

– Недосуг. Простите, – смягчая бегучей улыбкой явную непочтительность, ответил Игнат. – Накоротке бы перекинуться.

– Мне уйти? – язвительно поинтересовался Лукьянов.

– Зачем ты так, Петрович! – Туманов примирительно коснулся плеча компаньона. – Мы отойдем.

В тени лип, у самой воды комары были злее и настырнее, а охотящиеся за ними изящные голубые стрекозы с нежным шуршанием садились на заросшую ряской поверхность пруда.

– Что ж скажешь, Игнат?

– Я с увольнения и нынче на рынке утруждаюсь. Слесарный ремонт, и прочее. Два дня назад, стало быть, в среду, ко мне человек подошел. Знал меня откудова-то по имени. Кивал на то, как вы со мной бесчестно поступили, говорил, что вот, богатеи всегда безнаказанными остаются и нельзя, мол, такое допускать. Говорил неуверенно, как заучил, да и по виду – оборванец оборванцем. Я его напрямики спросил: на что ты меня, мил друг, подписать хочешь? Он сказал, что сам ничего не знает, а если я заинтересован вам за обиду отомстить, то должен теперь же пойти с ним. Я пошел…

– Зачем? – жестко спросил Туманов.

– Просвещение – вот что по-настоящему вооружит пролетариат против буржуазии, – усмехнулся Игнат. – Всегда лучше знать, чем не знать.

– Еще одним болтуном станешь от ентого просвещения, и вся выгода, – досадливо поморщился Туманов. – А был – мастер. Ладно, говори дальше.