Глаз бури

Сюда Гриша и принес бесчувственную Грушеньку. И теперь повторял: «Прости, прости!» – искренне убежденный, что он и только он виноват в ее ужасных бедах… начиная едва ли не с первого грехопадения. Не понял, не разглядел, не спас вовремя! Как же она мучилась, бедняжка. Чистая девочка – в этой грязи, мерзкой, могучей и неотвратимой, как Тиамат (Гриша и в состоянии аффекта машинально подыскивал высокие сравнения)! И все, все – против нее! Даже Софи… а уж она-то – как могла не понять?! С ее-то собственным скандальным романом?!

– Прости, прости!

– Это ты меня прости, Гришенька, – послышался в ответ прерывистый шепот, – я… я тебя… недостойна…

– Милая, молчи, – он наклонился к ней, легко касаясь губами ее дрожащих ресниц, – не заставляй меня почувствовать себя уж совсем подлецом.

– Господи, почему ты-то?.. – Грушенька вовремя умолкла, сообразив скорее чутьем, чем рассудком, что лучше не избавлять Гришу от этой иллюзии.

– Я так долго был с тобой – и не понял… не сумел понять, как тебе плохо. Ты возвращалась от меня в этот… этот ад – когда я мог без всякого труда тебя от него избавить! Нет, решено, мы женимся немедленно. Если ты меня простишь, конечно.

Грушенька молчала, не в силах подобрать слова. С нею совершалось то, на что она в самых безудержных мечтах не смела надеяться. Солнце, встающее за деревьями, за спиной Гриши, вспыхнуло в его волосах сияющим нимбом.

Глава 43 В которой Михаэль прощается со своей Саджун, Ариша жарит грибы, а Петя Безбородко читает стихи

– Михаэль, ты знаешь, что в этом перевоплощении мне не суждено было иметь детей, поэтому я не могу судить наверняка, но… Может быть, тебе все-таки следовало выслушать ее… их?

Михаил Туманов, не сняв ботинок, лежал на роскошной низкой лежанке, накрытой шелковым покрывалом. Голова его покоилась на коленях Анны Сергеевны, которая, разговаривая, рассеянно проводила пальцем по бровям и переносице мужчины, перебирала все еще густые, не тронутые сединой волосы. Рядом на подносе стояли не пиалы с чаем, тарелки со сладостями, ваза с яблоками и чашка с малиной.

– Нет, Анна Сергеевна, нет, – Туманов покатал голову на коленях Саджун. – И вот почему. Я сам… Я сам не могу даже придумать такого объяснения, которое хоть чуть-чуть устроило бы меня, заставило как-то изменить свое отношение… Понимаешь, о чем я? Если бы я мог сказать себе: вот если это и это, тогда, конечно, все ужасно, а если вот так и вот так, то, пожалуй, и ничего… Тогда, конечно, стоило бы и слушать и думать. А если уж у меня и фантазии не хватает, чтобы это благополучное «вот так» даже при всем старании вообразить…

– Жизнь иногда бывает прихотливее любых фантазий. Тебе ли не знать, Михаэль?

– Да, конечно, ты права. Но это, увы, не тот случай…

– Ты твердо решился уехать? Бросить все?

– Да. Так будет лучше и проще для всех. Туман рассеялся и все болотные мороки растаяли вместе в ним… Саджун, я хотел предложить тебе… Поедем со мной!

Женщина вскочила так резко, что голова Туманова, внезапно лишившаяся своей опоры, запрокинулась назад. Он притворно застонал и схватился рукой за шею.

Анна Сергеевна молча обежала круг по комнате, ее босые ступни звучно топотали по полу, несмотря на ковер: «туп, туп, туп». Туманов, не глядя, слушал ее шаги, и думал о том, как отяжелела его когда-то стройная и почти невесомая подруга. Саджун подошла к окну, плотнее запахнулась в роскошный восточный наряд, состоявший из трех кусков разноцветных богатых тканей, поежилась, хотя на улице дотлевал теплый летний закат, а в комнате, словно земное отражение его, стояла жаровня с углями. Начала говорить, не оборачиваясь, глядя за окно, неожиданно неровно, с внезапно прорезавшимся неопределенным акцентом:

– Зачем? Зачем? Зачем, Михаэль? Что мы будем? Детей у нас быть не сможет, семьи тоже. Что? Что? Что? Ты еще молод, можешь начать все сначала. Я – нет. Опять какие-то авантюры, затеи для денег? Я уж ничего не хочу, я старая, мне все скучно. Я бы скорее в Бирму вернулась, может быть, там… Зачем ты меня тревожишь, Михаэль?

В голосе женщины зазвенели слезы. Туманов легко вскочил с лежанки, подошел сзади, обнял Саджун за плечи, прижал спиной к своей груди. Она была невысокой, и ее макушка едва доставала до его подбородка. Он сдвинул на плечи газовое покрывало, поцеловал ее волосы, ладонями приласкал большую, но еще упругую грудь.

– Михаэль! – сдавленно попросила Саджун. – Не надо!

– Не надо? – уточнил Туманов. – Ты не хочешь? Если ты не едешь со мной, мы, скорее всего, не увидимся больше…

Саджун помолчала, сжимая круглые кулачки, и как бы собираясь с силами, потом ухватилась за пальцы мужчины каким-то совершенно детским, трогательным жестом. Туманов ждал.