Глаз бури

Гриша появился у ворот почти сразу, как только Грушенька заняла свой наблюдательный пост. И с ним еще двое – теперь-то она разглядела: один молодой, в шинели, тоже, видать, студент; и барышня. На эту барышню она бросила, вздрогнув, быстрый ревнивый взгляд: так себе барышня, хоть и сразу видно, что дворянка; а уж одета прямо-таки по-нищенски! Это что ж, Грише такое нравится? Тогда и бордовое платье не подойдет. Придется у Татьяны попросить… взамен дать ей свое что-нибудь, она рада будет…

Трое остановились у парадного, будто ждали кого-то. Тут же стало ясно – кого: в дверях появилась Софья Павловна! Грушенька ее сразу узнала; и, к собственному удивлению, не почувствовала никакой злости.

Софи, эта сильная, умная, безжалостная аристократка, создательница сказочных миров, показалась ей вдруг такой же маленькой и жалкой, как и она сама. Вот – что-то резко доказывает брату, который тянет ее, пытается увести подальше от этого дома… куда там! Она уже вся – здесь, уже – тумановская добыча. Не первая и не последняя. В какой-то момент Грушенька захотела даже – выскочить, помочь Грише… но Софи уже скрылась за тяжелой дверью, и Грушенька отступила, глубже забираясь в мокрые заросли, растерянная от внезапно пришедшей в голову дикой мысли: а точно ли Софи – жертва Туманова? Может – наоборот? Или…

Словом, когда она выбралась таки из кустов и приступила к выполнению своего плана, ей уже было всех отчаянно жалко: Софи, Туманова, Гришу и себя, разумеется. Жалость – привычное чувство, уютное, сил от нее сразу добавилось. Глянув, как троица грузится на извозчика, Грушенька поспешила за угол – искать транспорт для себя.

– Вон за той пролеткой, – выдохнула, торопливо подбирая тяжелый подол салопа, – только потихоньку, чтоб не заметили…

– Матка, никак, за отцом следить отправила? – бросил через плечо невозмутимый «ванька», дожидаясь, пока пассажирка устроится. – Это она зря, грех это. Хозяину свобода надобна… – легко взмахнул поводьями, лошадь, свесив мокрую гриву, нехотя двинулась вперед. Ой, грех, вздохнула, соглашаясь, Грушенька и перекрестилась украдкой.

– Грушенька! Вы?! Нет, это в самом деле вы! – Гриша, издали увидев маленькую фигурку в неуклюжем салопе, стремительно обогнал ее, повернулся, глядя с недоверчивым изумлением. – Именно сегодня, именно сейчас… Это просто чудо какое-то!

Он смотрел на нее, щурясь от ветра, который, каким бы ни был – западным там, южным или восточным, – всегда почему-то дул ему в лицо. Грушенька тоже попыталась взглянуть на него – ей было страшно, – осторожно улыбнулась замерзшими губами. В следующий миг их взгляды сцепились. Она сделала невольный жест рукой, он, тут же приняв это как позволение, взял в ладони ее маленькую красную лапку (о перчатках в спешке она, конечно, не вспомнила).

– Ох, да вы вся ледяная! Пойдемте скорее отсюда! Все равно куда, пойдемте, нам непременно надо поговорить!.. – он почти бегом потащил ее за собой – против ветра, вдоль бесконечной ограды Двенадцати коллегий. Грушенька, которой Университет внушал почти такой же суеверный ужас (смешанный, однако, с жадным любопытством), как господин Туманов, – зажмурилась, чтобы не глядеть в ту сторону. Пока все выходило по ее – даже лучше, чем надеялась! – но, Господи, ведь в любой момент все может взять и рухнуть! Вот выйдет сейчас какой-нибудь… хоть бы и тот, прыщавый…

Ее страх еще вырос, когда она увидела, куда он ее привел. Переулками и проходными дворами – пять ступенек вниз, под вывеску с отчаянно скрипящим на ветру фонарем, – в просторное полуподвальное помещение неправильной формы, заставленное столами и скамейками. Оно казалось темным даже не из-за немытых окон, а из-за висящего в воздухе густого настоя суточных щей, свежего хлеба и еще – табака и прочих терпких мужских запахов, которые Грушеньке-Лауре были слишком хорошо знакомы. «Прыщавых» тут толклась целая толпа.

– Вот, – радостно объявил Гриша, ведя ее между столов куда-то за угол, – здесь тепло, и мешать не станут. И можно даже пообедать; тут повар, знаете, очень даже… Я, Грушенька, всего полчаса назад был так сыт, что думал: неделю есть не захочу, а вот опять… Ох, Господи, что я говорю!.. – он рассмеялся. Внезапно остановившись, внимательно глянул на нее. – Вам тут неловко, да? Не бойтесь. Это все, – быстрый неопределенный жест, обнимающий пространство, – мои коллеги, им до нас дела нет.

Грушенька механически кивнула, не сводя с него глаз. Глаза эти блестели в парном полумраке, будто их кто-то изнутри старательно подсвечивал.