Глаз дракона

Продолжаются заявления и разглагольствования. Его обвиняют в психических отклонениях. В методах дознания, описанных в заявлениях преступника, Чжэна, и заключённого, Се. Шеф директор Хуа и детектив Юнь дали показания о его необщепринятых методах работы. Ещё одно заявление подписал старший консультант полицейского департамента, доктор Ву… описав суровые испытания, которым подверг его Пиао. О психотичном поведении старшего следователя. О его явном стремлении к смерти. Они упомянули его распавшийся брак и то, что жена ушла к видному члену Политбюро, как основу его разочарования, его предательских помыслов. Теперь она беременна, ждёт ребёнка, которого так хотел Пиао… это не секрет. Стыд. Сильное огорчение и потеря лица; достаточно сильные, чтобы выбить из колеи самых ответственных из граждан. И всё это подаётся как доказательство нарушений психики у старшего следователя. Жестокость его поведения нарастает по мере углубления психоза. Это нельзя отрицать. Это всё есть в личном деле. Всё записано. Старший следователь использовал свою болезнь и сопутствующее жестокое поведение для большего эффекта, разыгрывая их перед товарищем Шефом Липингом, который не делал ничего плохого, лишь поддерживал своего протеже. И женщина, американская шлюха… что изображал Пиао, лёжа между её молочных бёдер, между надушенными простынями ян-гуй-цзы?

Снова выходят вперёд золотые зубы.

— Признайтесь, старший следователь. Вам же станет легче…

Остальные кивают, как стая дрессированных собак.

— …мы всё знаем. Признание поможет вам, вашей семье. Нам оно не нужно. Мы предлагаем вам шанс спасти лицо семьи. Почему они должны всю жизнь страдать из-за отсутствия всех привилегий из-за такого, как вы…

Золотые зубы придвигаются; в них отражается вся вселенная.

— …давайте, говорите, старший следователь. Нет ничего, что мы бы не знали.

— Всё написано у меня в отчётах…

И больше Пиао не произносит ни слова.

Они уходят. Двенадцать шагов до двойных дверей напротив кровати. Пиао считает каждый шаг. Больше он никогда их не видит.

Неделю спустя он уже встаёт с кровати. Скрючивается пополам. Ловит своё отражение в шаре полированной дверной ручки… вопросительный знак, мучительно бредёт к окну. Силы непредсказуемым образом приливают и отливают. Вот он торжествует, чувствуя, как его наполняет энергия. А через миг он плачет, слабый, как дитя, и его укладывают обратно в постель.

Окна палаты выходят на стадион Хункоу. За ним виднеется дорога Гунхэсинь, по обе стороны которой выстроились заводы, исторгающие желтушное дыхание в вечернее небо. Он не знал, что в этом районе есть больницы, доходили слухи о военном госпитале для «особых случаев». Психических отклонений. Ещё это называют «форсированным перевоспитанием». Может, это он и есть?

На стадионе Хункоу горят прожектора. Наглая, угрожающая, кровоточащая ртуть льётся на плотную толпу, забившую внутреннее кольцо, окружившую зелёный прямоугольник. Чёрными точками видны футболисты. Игра уже началась. Туманный гриб света сияет над трибунами, упирается в здание больницы; нос в стекло, напротив лица Пиао. Окно заперто, но он пытается открыть его, раз за разом. Медсестра, не такая крепконогая, как остальные, прекращает застилать постель.

— Мы их запираем. А то пациенты выбрасываются.

Пиао отходит от стекла, садится в глубокое, мягкое кресло с высокой спинкой, слышит фуханье, когда опускается в его подушки, принимающие форму его тела. Закрывает глаза. Запахи, звуки, цвета. Всё приходит сразу… волнение реки под плоским дном баржи. Нож, скользящий по щеке. Шишка, смятый, выброшенный, никому больше не нужный. Его помощник, его глаза, его уши, его друг. Мёртвый.

— Я не хочу прыгать. Я хочу послушать толпу, чужие голоса.

Медсестра отворачивается, не обращая внимания. Она слышала эти слова уже много раз, и всё равно они выпрыгивают. Теперь все окна заперты.

Проходит ещё неделя. Другая. Никаких газет и книг. Радио тоже нет. Он смотрит на людей внизу на улицах. Считает минуты до обхода медсестры. Репетирует обычный обмен фразами с доктором, когда тот снимает повязки. Ухо заживает, но пока остаётся синим, как и его глаза. Шрам по всей спине, беспорядочные и систематические дорожки с кучей перекрёстков; красные, выпуклые. Наложены новые повязки. Старые — бурые пятна на белом. Доктор выходит. Звучат последние слова, прежде чем ночь обрушится на Пиао. Последние слова на тринадцать часов.

— Дела у вас идут хорошо, старший следователь. Просто замечательно.

Он выглядывает из окна, люди на улицах идут на ходулях ломких, вытянутых теней. Стремительные шаги несут их домой.

— Замечательно. Замечательно — это насколько хорошо, а доктор?

Дверь открывается.

— Достаточно хорошо, чтобы можно было казнить?

Дверь закрывается, вопрос остаётся без ответа.