Глаз Лобенгулы

— Ах! — удивление и восхищение прозвучали в ее голосе одновременно.

Несмело протянув руку к сверкающему даже при тусклом свете керосинки «Глазу Лобенгулы», Найтли ласково провела пальчиком по его отшлифованным граням. Залюбовавшись ею, я на какое-то время вновь забыл обо всем. Исходящие от девушки горячие волны магнетизма помимо воли заставляли подчиняться ее колдовскому очарованию.

«Что за дурацкая у меня судьба? — думал я, почти физически страдая от невозможности сию же минуту зарыться в ее волшебные волнистые пряди. — Почему вожусь тут с какими-то седлами, пистолетами и алмазами, когда все они не стоят и ноготка этой красавицы?!»

В реальность из мира сладких грез меня вернул резкий металлический звук. Мунги, вдоволь, видимо, налюбовавшись моим автоматиком, вставил в него обойму и теперь пытался привести его в боевое положение.

— Э, э, извини, друг, — поспешно выхватил я у него BXP, — это очень опасная машинка! Вот, смотри: это — твои камни, — придвинул я к нему тряпку с алмазами, — а это — моя игрушка, — водрузил я автомат на шею.

— О'кей, — согласно кивнул командир. — Но если захочешь поменять свою игрушку на один из алмазов, только скажи… А теперь пора уходить

Я принялся торопливо распихивать по карманам обнаруженные у Зомфельда патроны, а Мунги — складывать камни обратно в мешочек. Искоса я взглянул на Найтли и по ее растерянному виду — она в это время наблюдала за исчезающими в мешочке камешками, — вдруг понял, что она будет безумно благодарна мне даже за самый мелкий из них.

— Мунги, друг, а мне, случаем, не полагается какой-нибудь камешек за то, что я спас тебя от ножа этого типа? — кивнул я в сторону лежащего на полу Зомфельда. — Согласен даже на самый маленький, — улыбнулся я как можно дружелюбнее.

Мунги ничего не ответил. Набив мешочек, он просто оставил маленькую треугольную пирамидку на куске ткани. Я всё понял.

Подняв кристаллик, подкинул его на ладони и протянул девушке:

— Прими его на память обо мне. Кто знает, как сложатся наши судьбы? Если будешь носить этот камешек при себе, возможно, наши дороги когда-нибудь снова пересекутся…

Найтли радостно зажала пирамидку в кулачке, нежно и признательно глядя мне в глаза. Случайно мы соприкоснулись пальцами и тут же испуганно отпрянули друг от друга, словно обоих ударило током. К горлу подступил комок. Взмахнув рукой в прощальном жесте, я молча шагнул к порогу. Мунги тотчас подхватил стоявшую у дверей винтовку и шагнул в ночную тьму. Пригнувшись, я двинулся следом. На улице к нам бесшумно присоединился Омоло.

Чем дальше мы отходили от притихшей в ночи деревушки, тем тоскливее становилось у меня на душе.

«И куда я тащусь? — думал я, шлепая по смачно чавкающей грязи. — Чего ради волокусь за этими бандитами? Мое истинное счастье осталось там, в соломенной хижине! Причем наедине с еще одним таким же бандитом, только белым… Может, нашинковать своих спутников свинцом да метнуться обратно? Прикончить ублюдка Вилли, присвоить его документы… Потом, в крайнем случае, свалить всё на Мунги… А самому вместе с Найтли мчаться со всех ног к пограничному переходу! А когда местные власти начнут разбираться со всеми трупами, мы будем уже далеко…»

Завороженный этой дьявольски приятной картинкой, я вдруг поймал себя на мысли, что и в самом деле при целиваюсь в маячащую в трех шагах впереди спину Омоло. По счастью, передо мной тут же возникло укоряющее лицо дяди.

— Тсс, — кафр вдруг резко остановился и присел на корточки. — Лежать, не говорить!

Я машинально присел и только теперь сообразил, что мы почти уже достигли окраины Пафури. Прямо перед нами, всего в каких-то пятнадцати метрах, лежала центральная дорога, по которой неторопливо прогуливался парный патруль. Лунный свет тускло бликовал на стволах их винтовок, а мерный звук каблуков по дробленому гравию болезненно отдавался в ушах. Согнувшись в три погибели, мы сидели в траве до тех пор, пока солдаты не скрылись за фасадом административного двухэтажного здания. Затем ползком, стараясь не шуметь, перекочевали в параллельный кювет.

— Вперед, скорее, — шепотом скомандовал Мунги.

Миновав несколько приземистых строений, мы вышли к до удивления знакомому месту: раскидистое дерево, два загона для скотины, нагромождение дров… «Ну конечно, — дошло до меня, — это та самая хижина, где я оставил дядю! Спасибо Мунги: если б не он, я ее до утра искал бы».

Омоло приник к занавешенному пологом входу и порядка двух минут прислушивался к доносящимся изнутри звукам. Убедившись, что опасности нет, он призывно махнул рукой. Отодвинув ткань в сторону, мы вошли в хижину. В комнатке было относительно светло. Через открытое окошко вливался лунный свет, в углу перед деревянным распятием горела лампадка. Владимир Васильевич спал, счастливо улыбаясь во сне. Омоло ловко разжег стоящую на небольшом столике керосиновую лампу, а я осторожно потряс дядю за плечо.

— А-а, ребята, — открыл он глаза и потянулся, — закончили свои дела? Без потерь, надеюсь? А мне тут такой славный сон привиделся… Про море…