Глаз тигра. Не буди дьявола

Договорить не успел: в глазах потемнело от жгучей боли в локте раненой руки, столь мучительной, что я громко вскрикнул, а рука непроизвольно схлопнулась, будто складной нож: так отреагировал сустав, когда пузырьки газа в кровеносных сосудах надавили на нервы и сухожилия.

– Его скрутило! – охнул Чабби. – Матерь Божья, его скрутило! – Снова метнулся на корму, к моторам, и подвел вельбот ближе к рифу – Не копайся, Анджело! Ему надо обратно в воду!

Снова накатила боль, теперь огненной судорогой в правой ноге – та изогнулась в колене, и я захныкал, как младенец. Анджело нацепил мне на бедра утяжелительный пояс и надел ласту на больную ногу.

Под сенью рифа Чабби заглушил моторы и перебрался на банку, где я корчился от боли. Нагнулся, всунул мундштук мне в рот, отвернул вентили на баллонах и спросил:

– Нормально?

Я сделал проверочный вдох и кивнул.

Перегнувшись через борт, Чабби вгляделся в заводь.

– Ну ладно, – проворчал он, – Хвостатого Джонни пока не видать.

Поднял меня как ребенка, потому что и рука, и нога мои стали бесполезны, и опустил в воду между вельботом и рифом.

К моему поясу Анджело примкнул сбрую второго акваланга, для Шерри, а потом протянул мне десятифутовый гарпун, и я мог лишь молиться, что не выроню его по пути к «Утренней заре».

– Смотри мне, чтоб выручил мисс Шерри, – напутствовал меня Чабби, и я неуклюже, словно одноногая утка, пошел ко дну.

Несмотря на жуткую боль из-за кессонки, первым делом я поискал смертоносные белые силуэты. Одну тварь заметил, но далеко внизу, среди неповоротливых тунцовых акул. Извиваясь увечной водомеркой, я продвигался ко дну в тени рифового укрытия. В тридцати футах от поверхности боль начала отступать: из-за давления воды пузырьки газа в крови уменьшились в размерах, конечности распрямились, и я не преминул этим воспользоваться.

Теперь я погружался быстрее, блаженствуя от стремительно наступавшего облегчения. Отчаяние смыли волны вновь обретенного мужества и уверенности в себе. Теперь у меня хватало воздуха. Я был вооружен и готов к бою.

Девяносто футов от поверхности. Я отчетливо видел дно, видел, как из дымчато-синих глубин поднимаются пузырьки дыхания Шерри, и это зрелище меня приободрило: Шерри по-прежнему дышала, и я нес ей запасной акваланг с полными баллонами воздуха. Осталось донести.

Одна из тунцовых акул заметила меня, скользившего вдоль темной поверхности рифа, хлестнула хвостом и с жуткой ухмылкой направилась в мою сторону – толстая, уродливая, уже набившая брюхо, но вечно голодная.

Я попятился и завис к ней лицом, окутанный ярко-синим облаком акульего репеллента. Пошевеливая ластами, выставил перед собой гарпун с разрывным наконечником.

Рыбина не останавливалась, и я прицелился, готовый нанести удар ей в рыло, но, едва ее голова проникла в облако синей краски, акула в смятении развернулась, возмущенно дернула хвостом и поспешно ретировалась: ацетат меди опалил ей жабры и глаза.

«Ну что, съел, Чабби Эндрюс? – подумал я. – Таблетки-то дельные!»

Опять пошел вниз, а когда был уже над бамбуковым лесом, увидел Шерри на прежнем месте, в пробоине орудийного порта. Нас разделяло тридцать футов, и она не отрываясь смотрела на меня. Воздух в ее баллонах закончился, и теперь она пользовалась моими – но, судя по скупым пузырькам, дышать ей оставалось несколько секунд.

Расставшись с рифом, я поплыл к Шерри – и встревожила меня лишь ее энергичная жестикуляция. Я обернулся и увидел скользившую над бамбуком голубую торпеду. Акула разинула широкую пасть и сглотнула растрепанный лоскут рыбьего мяса, свисавший с ее челюсти. Сверкнули ряды белоснежных зубов. Словно лепестки какого-то порнографического цветка, не к месту подумал я.

Акула шла в атаку. Я развернулся к ней лицом и попятился, взбивая ластами густую завесу синей краски.

Хлестко ударяя хвостом, акула стрелой пролетела последние несколько ярдов, вошла в облако репеллента и вдруг свернула в сторону, отклонившись от курса. Проплыла так близко, что хвост ее тяжело ударил меня в плечо, и я закувыркался, на секунду утратив чувство пространства. Наконец поймал равновесие, повертел головой и увидел, что акула описывает круги футах в сорока от меня. У страха глаза велики, и мне показалось, что она длиннее линейного корабля, громаднее голубого летнего неба. Даже не верилось, что передо мной еще акуленок, ведь эти твари вырастают до вдвое бо́льших размеров. Что ж, и на том спасибо.

Тонкий стальной гарпун, на который я возлагал столько надежд, показался мне бесполезной железкой. Акула холодно косилась на меня желтым глазом, то и дело прикрывая его мигательной перепонкой, отчего складывалось впечатление, что она подмигивает мне самым сардоническим образом, а однажды раскрыла пасть и судорожно сглотнула, словно показывая, как приятно ей будет меня съесть, и продолжила описывать широкие круги – так, что я всегда оставался в центре, поворачиваясь лицом к опасности и лихорадочно работая ластами, чтобы не отстать от плавных маневров голубой торпеды.