Глаз времени

В конце дня Александр, завершив жертвоприношения богам перед предстоящей битвой, приказал собрать свою армию. Десятки тысяч воинов построились перед стенами Вавилона. Их туники были яркими, а щиты — вычищенными до блеска. Кони их ржали и рвались в бой. Несколько сот британцев, по приказу капитана Гроува, тоже выстроились в парадном порядке. Одетые в хаки и свои саржевые мундиры, они с гордым видом взяли винтовки «на караул».

Александр сел на коня и двинулся перед своей армией, произнося речь громким, чистым голосом, и слова его эхом отскакивали от стен Вавилона. Байсеза ни за что бы не догадалась, что под своим панцирем он носит страшные раны. Она не могла знать, о чем он говорит, но в ответе воинов она не сомневалась: грохот десятков тысяч мечей, ударяющихся о щиты и свирепый боевой клич: «Алалалалай! Ал-е-хан-дрех! Ал-е-хан-дрех!..»

Затем Александр подъехал к немногочисленным рядам британцев. Он остановил перед ними коня, потянув за его гриву, намотанную на руку, и заговорил снова, но теперь на английском. Голос его звучал с грубым акцентом, но слова понять было легко. Он говорил о происшедших во время второй англо-афганской войны сражениях при Ахмед-Хеле[30] и Майванде[31], которые сильно обросли мифами в казармах этих солдат, и о памяти, которую они после себя оставили.

Потом он произнес:

Отныне до скончания веков;
С ним сохранится память и о нас —
О нас, о горсточке счастливцев, братьев.
Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,
Мне станет братом…[32]

Как европейцы, так и сипаи приветствовали его одобрительными возгласами так громко, как только могли.

— Услышали! Узнали! Поняли!

Когда парад кончился, Байсеза принялась искать Редди. Он стоял на платформе ворот Иштар, глядя на равнину, где костры солдатского лагеря уже горели под темнеющим синевато-серым небом, и курил одну из своих последних турецких сигарет, которые, как он сам сказал, берег на особый случай.

— Шекспир, Редди?

— «Генрих VI», если быть точным. — Киплинг был полон самомнения и явно горд собой. — Александр услышал, что я — своего рода «кузнец слова». Поэтому вызвал меня во дворец, чтобы я сочинил для него короткое воззвание к нашим томми. Чем сочинить что-то свое, я решил обратиться к барду Эйвона… И что еще могло быть настолько подходящим? К тому же, так как старина Шекспир, возможно, никогда не существовал в этой Вселенной, он не сможет подать на меня в суд за плагиат!

— Тебе нет цены, Редди.

Когда стемнело, солдаты стали петь. Песни македонцев были обычной панихидой по дому и потерянным любимым. Но сегодня Байсеза услышала и английские слова в каком-то странно знакомом припеве.

Редди улыбнулся.

— Не узнаешь? Это же псалом… «Благослови, душа моя, Господа». Учитывая нашу ситуацию, мне кажется, что у одного из томми есть чувство юмора! Послушай последние строчки…

Благословите Господа, все Ангелы Его, крепкие силою, исполняющие слово Его, повинуясь гласу слова Его;

Благословите Господа, все воинства Его, служители Его, исполняющие волю Его;

Благословите Господа, все дела Его, во всех местах владычества Его. Благослови, душа моя, Господа![33]

Они пели, и диалекты Лондона, Ньюкасла, Глазго, Ливерпуля и Пенджаба сливались воедино.

Тут с востока подул легкий ветерок и пригнал в стены города дым от костров. Когда Байсеза перевела туда взгляд, то обнаружила, что сферы, которых были дюжины, вернулись и выжидающе застыли над полями Вавилона.

35. Столкновение

Пыль. Первое, что увидел Джош, было гигантское облако пыли, поднятое копытами несущихся на них лошадей.

Был почти полдень. Первый раз за долгое время день выдался ярким и солнечным, поэтому идущую на них волну пыли, возможно шириной полкилометра, наполняли расплывчатые силуэты. Затем появились они из пепельного зарева. Сначала как тени. А затем эти тени воплотились в коренастых вестников угрозы. Это были монгольские воины, которых нельзя было не узнать с первого взгляда.

Несмотря на то что все это происходило наяву, Джош никак не мог поверить в то, что монгольская орда во главе с самим Чингисханом на самом деле идет на Вавилон, чтобы смести его. Но так все и было. Он видел это собственными глазами, и его сердце забилось быстрее.