Глаза ее куклы

Вот сейчас она закроет глаза, а когда откроет, — за окном вместо серого апрельского дня окажется яркое солнце. И она, Моника, будет идти по улице, как всегда, прекрасная и элегантная, словно актриса, под руку со Стефаном, а впереди, с колесиком на палочке, будет смешно трусить маленький Эмиль.

Эта картина и вправду вставала перед глазами, как живая. Моника даже ощущала запах своих духов, слышала перешептывание мелкого гравия под ногами, ощущала на опущенных ресницах солнечные лучи.

Это была прекрасная картина, но стоило открыть глаза, — и их заполняло серым. Пепел. Вся ее жизнь превратилась в пепел.

— Мамочка, ты со мной играешь? Не пугай меня, мамочка! — плакал Эмиль.

Она, делая над собой усилие, гладила сына по кудрявой, как у ангелочка, голове. Все переменится. Так или иначе. Рано или поздно. Нужно просто потерпеть.

А потом дом наполнился голосами и топотом. Это был чужой, враждебный топот, болью отдающийся в висках.

— Следуйте за мной. Быстро! — сказал человек на очень плохом немецком. И пахло от него тоже плохо — гарью и потом.

Их дом, место, где они были так счастливы, остался за спиной. Моника до боли сжала зубы.

Под ногами хлюпала грязь. С неба срывались крупные капли, пощечинами хлопающие по лицу, сползающие за воротник медленно и неприятно, словно черви.

Кукла! Мысль о ней обожгла так, что Моника вздрогнула и остановилась.

Как она могла забыть куклу, их единственное богатство?!

— Мне нужно вернуться! Пустите меня! — быстро говорила она, но неуклюжий лопоухий солдат, одетый в чужую форму, ее не понимал.

Оглянувшись на осиротевший дом, — и когда успела вылететь добрая половина стекол? — Моника вдруг увидела человека. Он спускался по ступенькам, держа в руках ее куклу. Ее сокровище. Ее последнюю надежду. Эти варвары забирали у нее самое дорогое!

Моника рванулась, но солдат схватил ее, не пуская, принялся говорить что-то на чужом языке.

— Воры! Проклятые убийцы и воры! — кричала Моника, срывая голос, и колотила своими нежными руками по грязной грубой шинели солдата. Рукам было больно, а этому дубу — хоть бы хны. Он и по-человечески разговаривать не умеет. — Будьте вы прокляты!

Убийцы. Захватчики. Конечно, они отняли у нее последнее. Они пришли в ее страну, убили ее мужа и разрушили ее безмятежное счастье. Да будут они прокляты! Пусть все они будут прокляты, а более всех — подлец, лишивший ее последнего достояния!

— Мама! Мамочка! Не надо! — Эмиль изо всех сил вцепился в ее юбку, оттаскивая ее от солдата, который даже не сопротивлялся обрушившимся на него побоям. — Пойдем! Пойдем быстрее отсюда, мамочка! Я хочу к папочке!

И тут Моника рухнула в жирную грязь и разрыдалась.

Серые дни… Сколько их было?! Бесконечная череда. Теперь Моника знала, как выглядит ад. Они жили в аду, называемом общежитием для беженцев, среди всякого сброда, какой еще недавно не взяли бы и младшей прислугой. Ели какую-то гадость и почти не мылись. Ее роскошные блестящие волосы свалялись и потускнели. Что бы сказал Стефан, доведись ему увидеть свою красавицу-жену сейчас? Наверное, он не узнал бы ее. Разве что по синим глазам, таким же ярким, несмотря на все пролитые слезы.

— Запомни, мой мальчик, — говорила она, посадив Эмиля на колени, — крепко запомни. Когда-то давным-давно мы были богаты и счастливы. Мамочка и папочка любили друг друга и своего сыночка. У нас был свой красивый дом, прислуга и большой тенистый сад, где так хорошо сидеть в зной. У нас была кукла — наше самое главное богатство. Помнишь нашу куклу? На кого она похожа?

— На тебя, мамочка. У нее такие же глаза, как у тебя, — послушно повторял Эмиль, слышавший эту историю уже в тридцатый раз.

— Ты прав, мой ангел, — она целовала сына в макушку. — У нас тогда был целый мир… Прекрасный мир, полный любви и счастья…

И замолкала, глядя куда-то поверх его головы.

Эмиль и вправду очень хорошо запомнил эту историю.

Глава 14

Наше время, начало июля

Мне опять снилась кукольная коробка и то, как я мечусь в ней, пытаясь выбраться, а потом понимаю, что это вовсе и не коробка, а гроб. Меня зарыли в землю, выхода уже нет.

— Все хорошо. Не бойся, все хорошо! — Ник нежно гладил меня по плечу.

Горло сжал спазм от рыданий, и я с трудом могла дышать.

— Тебя похлопать по спине?

От боли и от обиды мне стало легче. Воздух, наконец, хлынул в легкие. Еще несколько минут я лежала на спине, пытаясь отдышаться. А Гретхен наблюдала за мной с холодной неприязнью. Почему она так со мной жестока? Разве я сделала ей что-нибудь плохое? Я же всегда ее любила.

— Все будет хорошо, вот увидишь, — повторил муж, наклонившись надо мной. — Ты помнишь, что случилось?

Сосредоточиться было трудно, я помотала головой.

— Знаешь, милая, — он взял мою руку в свои и принялся гладить пальцы, а я смотрела на отсвет фонарей, падающий на стену, и никак не могла оторвать взгляда от этой узкой белой полоски, — ты должна поехать к врачу.

— Я сумасшедшая? Меня упекут в психушку? — собственный голос показался мне чужим, незнакомым.