Глаза Фемиды

Как началась заваруха, так крестьянин хлебец и попридержал: из сусека зерно легче реквизировать, чем из скирды в поле. Омские правители зерно у крестьян не выгребли: то ли не успели, то ли цели не ставили. Им тогда не до конфликтов с крестьянами было: следовало у власти подольше продержаться, чтобы укрепиться и зарубежную помощь и поддержку получить. Тогда им голодные большевики не страшны бы стали. Для получения отсрочки, омские правители решили пойти с Москвой на сговор: мы вам зерно, а вы к нам за Урал, в Сибирскую республику со своими Совдепами не лезьте: мы сами по себе. Коммунисты, я думаю, для вида — согласились. Голод — не тетка. Но купить зерно — это только полдела, надо его еще и в Россию доставить. А как? Железная дорога в руках чехословаков, Тюмень вот-вот оставят и мимо нее с баржами не пройти. Остается одно: через Северную Сосьву и зимний волок через Урал, на Печору и русский Север. Там тоже народ без хлеба сидит. Короче говоря, пошли мы караваном из двух судов в Омск, за хлебушком для голодной России. Пароходы наши не белые, ни красные, никем не реквизированные вследствие затянувшегося ремонта, а потому странным образом частные, коммерческие и мирные. Команды на них как до революции — семейные. А на «Быстром» за рулевого и вообще вахту моя Надежда — капитанская дочка стоит. Отцу так спокойнее, время, сами понимаете, какое было. А мне и вдвойне приятно: с Надюшкой мы с детства дружили и на одной Береговой улице росли. И все бы хорошо, только когда пришло нам время по ночам гулять и соловьев слушать, отцы нас к флоту приучать задумали. А значит, на всю навигацию разлучили. Ладно, думаю, придет и мое время: выучусь на капитана или механика, женюсь на Надюшке и будем вместе на пароходе плавать, как все наши знакомые водники. Долго пришлось ждать, однако. Между тем, пока я таким образом размечтался, вдруг обнаружилось, что на резвую девчонку не один я заглядываюсь. Служил на нашем судне машинистом Сергей Устюжанин, мужик хотя и немолодой, но холостой и вдобавок лысый, как коленка. Заметил я, что когда наши пароходы рядом встанут и на палубе «Быстрого» Надя появится, он свою лысую голову из иллюминатора высунет и всякие, на мой взгляд, мерзости ей говорит. А она — ничего, и только улыбается, будто ей это нравится. А мне, наоборот, его приставания не по нраву пришлись. Разозлился я на Устюжанина. На очередной бункеровке у дровяной пристани догнали мы «Быстрого» и пришвартовались рядом под погрузку. Гляжу: Надюшка на палубе, значит, сейчас лысый чорт из иллюминатора высунется. Набрал я полный чайник кипятку, и бегу наверх. Глянул вдоль борта вниз — точно, лысая голова уже торчит и Надюшке всякие пакости отпускает. Я и полил ее кипяточком. После моей промывки он уже никогда на мою подружку не пялился. Да, правду сказать, и случая не представилось. «Быстрый» потому так и назывался, что хорошие ходовые качества имел, не в пример нашему «Тоболу». Стали мы от «Быстрого» отставать, отставать и, наконец, потеряли из вида. Когда мы подошли к Омску, он нам уже навстречу я с баржей на буксире шел. Скорость его и выручила — успел проскочить. А мы влипли в передрягу. Не успели пришвартоваться, как к нам на палубу морской офицер с конвоем пожаловал: «На основании приказа Временного Сибирского Правительства номер двадцать один, пароход мобилизуется в подчинение Правительства. Виновные в самовольном уходе со службы или несоблюдении служебной дисциплины подвергаются в административном порядке аресту до 3 месяцев или до 3 тысяч рублей штрафа. Вторые помощники капитана, судовые комитеты, старосты упраздняются. Всех членов семей команды немедленно выселить на берег. За неподчинение — арест…