Глаза Фемиды

Не возрадовались мы такому повороту дел, но деваться некуда — на мостике часовой с винтовкой. Стали оглядываться вокруг. Видим: неподалеку пароход Богословского завода «Заметный» грузится, только он уже не «Заметный», а «Словак», дальше — и того смешнее: «Товар-Пар» переименован в «Чешский сокол», а «Плотников» — в «Чехию». Того и гляди, что наш «Тобол» переименуют. Но в этом полбеды. Что делать с семьями — это вопрос. Наутро части команды недосчитались — ушли вместе с семьями. Холостой Сергей Устюжанин тоже списался. Не захотел работать из-под палки. Оно и понятно. На их место прислали нам других, незнакомых. Кто бывший военмор, кто с Камы, кто откуда. Хорошо, что немного их к нам пришло. На место машиниста заступил некий Водопьянов, сухой, тощий и насквозь простуженный. По выцветшей форме — торговый моряк. Новый машинист постоянно кашлял, даже ночью и за это получил от команды прозвище «Кашлюн». Пожалуй не кашлял он только в ванне, в которой отогревался ежедневно раза по два, если не больше, между вахтами. Если чего и много на пароходе — так это пара и горячей воды. Для кочегаров и машинистов у нас имелась большая железная ванна — грейтесь и мойтесь по потребности. Что касается машинной команды: машинистов и масленщиков — «маслопупов» и кочегаров-«духов», то мылись они регулярно, но предпочитали освежаться водичкой прохладной — возле машин и котлов в любое время жарко.

«Кашлюн» своей страстью к теплу составлял исключение и вызывал насмешки, которые спокойно терпел, только приговаривал: «Жар костей не ломит. Померзните с мое, поймете цену теплой печке и валенкам». Валенки Кашлюн обожал и в своей каюте носил постоянно, как наш капитан тапочки. Однажды наши вахты совпали и в свободную минуту я пристал к нему с расспросами: «Расскажи, где же ты так сумел простудиться?». Кашлюн как будто ничуть не удивился моему вопросу и ответил непросто: «На Севере диком, на Севере дальнем, где Карское море, где синие льды, зажата в торосах и стонет печально красавица «Анна» без чистой воды». — «Какая красавица Анна?» — продолжал допытываться я. «Паровая шхуна «Святая Анна», — последовал ответ. — Я на ней в Арктику с Брусиловым ходил. Попал я на нее от безысходности, чтобы после провала организации уйти от Столыпинского галстука и обмануть охранку. Думал вырваться за границу и отыскать там своих товарищей. Явки имелись и адреса тоже. Не было только денег и надежного паспорта. Когда узнал, что на «Анну» набирают команду для рейса через Ледовитый океан во Владивосток, я сразу обрадовался: вот он шанс добраться до Швеции. Попасть в состав экипажа удалось, не удалось только сойти на берег в Швеции: от Санкт-Петербурга шхуна до самой Колы не причаливала нигде и Скандинавию мы обогнули без остановок. Делать нечего — надо оставаться на судне и идти с ним северными морями в сторону Чукотки и Владивостока. На борту меня полиция не достанет, а с Чукотки и до Америки рукой подать. Так я себя успокаивал.

Поначалу наш рейс удачно складывался. От Колы до Югорского Шара мы спокойно дошли. А дальше, в Карском море у побережья Ямала попали в сплошные льды, из которых уже не выбрались. Шхуну затерло и понесло со льдами на север, мимо побережья Новой Земли, к островам Франца-Иосифа. Год несло нашу шхуну к полюсу. Год мы мерзли вместе с нею во льдах. Надежды выбраться на чистую воду уже не оставалось. Все понимали, что еще одну цинготную зиму не пережить. И вот когда топливо стало подходить к концу, а провизии оставалось еще на год, у штурмана Альбанова возникла идея: ради спасения тех, кому повезет, части экипажа уйти по льдам на лыжах, чтобы с земли Франца Иосифа перебраться на Новую Землю и, если удастся, на материк. Кроме Альбанова, смельчаков вызвалось тринадцать и я в их числе. Еще одна зимовка в Арктике мне не улыбалась да и дерзость во мне кипела. Взяли продукты, лыжи, нарты и на них самодельные брезентовые каяки: для переправ через полыньи. Естественно, прихватили и ружья — против медведей. Убивали их ради прокорма не раз. Страшный это зверь, только морж, когда он в воде, для гребца в сотню раз страшнее — так и норовит лодку проткнуть и опрокинуть. Тогда всем, кто из нее в ледяную воду выпал, неминуемая гибель. В общем, попрощались мы с остающимися и побрели по торосам навстречу каждый своей судьбе — кто к жизни, а кто и к смерти. Те, что оставались в теплом кубрике, смотрели нам вслед, как на проводах покойников. А мы старались не оглядываться, как не оглядываются на кладбище.