Глаза Фемиды

Не успели мы поднять пары и отойти от берега, как показался «Невский», за ним «Тюмень». Красную рубаху на нашей мачте там сразу заметили и с ходу выстрелили по пароходу из орудия. Недолет! «Ах, вы так, — рассердился Водопьянов, — получите ответную посылку. К орудию!» Наши морячки-артиллеристы метким выстрелом сбили на «Невском» орудие. От второго снаряда на нем вспыхнул пожар и рванули снаряды боезапаса. Другим выстрелом ему пробили борт ниже ватерлинии, и пароход стал крениться. Тонет — увидели мы. «Тонем!» — догадались вояки на «Невском» и посыпались с борта, как горох из стручка. «Вперед!» — скомандовал Водопьянов и, в горячке боя, вышел из-за тюков с шерстью. И тут же его срезали очередью с «Тюмени». Упал наш Кашлюн, и даже не кашлянул. Ах, ты, зараза! А вот тебе наш подарок! Огонь! Меткого огня из орудия «Тюмень» не стерпела и заспешила наутек. Догонять ее не стали — снаряды кончались. Да и пыл с потерей вожака у нас поостыл. «На соединение с Хохряковым спешить надо», — заявил наш капитан. Все с ним согласились. «По местам — стоять! — последовала команда. — На палубе и в кубриках прибраться! В машине — держать пар на марке! Вперед, самый полный!»

Похоронили Водопьянова на берегу. Документов в его вещах никаких не оказалось. Так я и не знаю, кто он был на самом деле и какая его настоящая фамилия. Но то, что он был настоящим героем — абсолютно точно. Дали на его могиле залп из винтовок, простились без пышных слов. А когда возвратились к пароходу, то увидели на кожухе гребного колеса боцмана, который старательно выводил кистью новое название — «Спартак». Под этим именем пароход проходил еще много лет, пока перед самой войной его не разрезали на утиль».

Темнота сгустилась. Слышно было как на омутах плещется рыба, и где-то далеко на Тобольском тракте гудят машины. Луна еще не взошла или не могла пробиться сквозь некстати наплывшие тучи. Увидев, что бакенщик засобирался, я предложил ему: «Куда Вы по такой темноте? Оставайтесь — в палатке тепло и места хватит. Все равно Вас в избушке никто не ждет. А так — мы посидим, посудачим и Вы мне все до конца расскажете. Зато утром возвращаться не надо — только проснулся и уже на рабочем месте». Уговорил я Шарова и он, на радость мою, не уехал. Непонятная задержка Владимира меня тревожила и оставаться одному не хотелось. А так, все-таки нас двое, если что. Бакенщик, судя по всему, человек бывалый и в беде не бросит. Зарядив ружье сигнальными патронами, я с промежутком в пять минут выстрелил вверх. Красные рассыпчатые звезды с шипением описали каждая свою дугу и угасли не долетев до земли. Больше у меня ракет не было. Оставалось надеяться, что если Владимир недалеко и сигналы заметил, то сумеет сориентироваться.

Между тем, Шаров поддернул повыше на берег лодку, чтобы не болталась на волне от проходящих судов, и вернулся к костру. Беседа вернулась в прежнее русло.

«От белых мы тогда оторвались, но флотилию Хохрякова не настигли, — продолжил Шаров. — На Тюменском рейде, в затоне и на пристанях — ни одного пароходика. Что и как — никто сказать не может. Наконец, узнали, что штаб Красной Гвардии стоит на Подаруевской, в двухэтажном особняке возле берега. Капитан вызвал меня на мостик и предложил сбегать в штаб, узнать обстановку и получить указания: «Ты молодой, шустрый, быстрее тебя никто не сбегает. Давай, одна нога здесь, а другая там. Мы будем стоять у берега выше водокачки». Сказано — сделано.