Глаза Гейзенберга

– Серьезно? Мы прошли специальную подготовку? – поинтересовался Шрайль.

– Принимать подобные решения так приятно. Не то чтобы мне было очень скучно жить последние столетия, но сейчас – сейчас я чувствую себя полной жизни, живой, чувствую азарт. – Калапина подняла глаза к камерам слежения – гроздь красных огоньков свидетельствовала о том, что коллеги-оптиматы следят за всем, что творится в зале. – И в этом я не одинока, – добавила она.

– Ты ожила, а вот Макс уже не оживет. – Шрайль исследовал задумчивым взглядом мерцание внутренней стенки выдвинутого сегмента шара-оракула. – Макс мертв.

Калапина снова вспомнила произошедшее.

– Любого Макса можно заменить. – Она смотрела в отражатель, повернув голову так, чтобы ее лица не было видно в отражателе. – Ты совсем не следишь за собой сегодня, Шрайль. Уже дважды говорил о смерти.

– Последи сама за собой! Ведь это не я выпилил Макса.

Она громко засмеялась.

– Сама себе удивляюсь, Шрайль.

– Ты не заметила изменений в своих ферментных потребностях?

– Несколько. И что из того? Времена меняются – таков закон бытия. Приходится вносить коррективы.

– Действительно, – протянул он.

– Где они нашли замену эмбриону Дюрантов? – спросила Калапина, перескакивая с темы на тему.

– Быть может, новый Макс это выяснит.

– Ему придется.

– А не то вырастишь еще одного?

– Не издевайся, Шрайль.

– И думать о таком не смею.

Калапина снова посмотрела на него.

– Вдруг они произвели собственный эмбрион для замены? – спросил Шрайль.

Она отвернулась.

– Во имя всего, как?..

– Они могли отфильтровать воздух от стерилизующего газа.

– Ты отвратителен!

– Я? А тебе разве неинтересно, что скрывал Поттер?

– Уже давно известно, что он скрывал.

– Человек, который посвятил себя сохранению жизни… естественной жизни, – произнес Шрайль. – Что двигало им?

– Поттера больше нет.

– Но что он скрывал?

– Думаешь, он ему был известен источник… воздействия?

– Вероятно. И он знал, как раздобыть эмбрион.

– Тогда запись указала бы его происхождение. Ты же сам говорил.

– Я уже не уверен.

Калапина пытливо разглядывала Шрайля в отражателе.

– Это невозможно.

– Что? Я уже и усомниться не могу?

– Ты знаешь, о чем я. У тебя мысли на лице написаны.

– Но это же возможно.

– Это не так!

– Ты просто упрямишься, Кала. Уж кто-кто, а женщина не может отрицать такую возможность.

– Вот теперь ты точно отвратителен!

– Мы знаем, что Поттер создал человека, способного к воспроизводству, – рассуждал Шрайль. – И он мог бы создать уйму таких мужчин и женщин. И все мы знаем, что бывает, когда разнополые фертильные особи вступают в связь. Так размножались наши предки.

– Ты ужасен, – выдохнула она.

– Значит, концепция смерти для тебя приемлема, а это нет, – сказал Шрайль. – Интересно.

– Мерзость! – рявкнула Калапина.

– Но возможная.

– Эмбрион-подменыш не был фертильным! – возмутилась она.

– Тогда они могли спокойно им пожертвовать, разве нет?

– Где им взять резервуары, ферменты?

– Там, где они были всегда.

– Где?

– Они поместили плод Дюрантов в лоно его матери. В этом я уверен. Разве не удобно спрятать эмбрион там, где началось его существование? Разве не было бы столь же логично оставить его там с самого начала – никогда не извлекая, никогда вообще не изолируя гаметы в резервуарах?

Калапина обнаружила, что потеряла дар речи. Она почувствовала кислый привкус во рту и с ужасом поняла, что ее тошнит. «Что-то не так с моим ферментным балансом», – подумалось ей. С трудом выговаривая слова, оптиматка произнесла:

– Я свяжусь с фармацевтом, Шрайль. Я что-то плохо себя чувствую.

– Хорошо, – ответил оптимат, обводя медленным взглядом сканеры наблюдателей – их было полным-полно.

Калапина медленно поднялась с трона и спустилась с помоста, бросив на него задумчивый взгляд. «Какой Макс… был стерт? – спросила она себя. – У нас их было много… удачная модель для службы безопасности». Она думала о них – Макс за Максом, Макс за Максом… от них избавлялись, когда они начинали раздражать своим видом хозяев. Они тянулись бесконечно, его образы, отраженные тысячей зеркал.

«Что такое стирание для таких, как Макс? – продолжала размышлять она. – Я существую непрерывно. А двойник? Двойники нарушают непрерывность. Если только у клеток нет памяти».

Память… клетки… эмбрионы…

Она подумала об эмбрионе внутри Лисбет Дюрант. Отвратительно, но так просто. Удивительно просто. К горлу подступила тошнота, и она побежала к ближайшему аптечному пункту. На бегу она сжала в кулак руку, которая убила Макса – и весь Ситак.

Глава 17

– Говорю же вам, ей плохо!

Харви тряс Игана, пытаясь его разбудить. Они лежали в узкой комнатушке с цементными стенами и потолком из пластосплава, в углу тускло светилась желтая лампочка. На спальных ковриках, ногами к ногам, спали Баумор и Иган, рядом – связанный Свенгаард. Два коврика пустовали.

– Подойдите быстрее, – умолял Харви. – Она больна.

Иган, кряхтя, сел. Взглянул на наручные часы – близится вечер. Всю ночь они шли пешком по бесконечным лесным тропам в сопровождении егеря, и добрались сюда только к рассвету. С непривычки тело ломило. «Лисбет больна?»