Глаза Гейзенберга

По скамьям прокатился рокот недовольства. То тут, то там вспыхивали хихиканье, яростные крики и смех.

«Мы должны допросить преступников, – думала Калапина. – Когда мы начнем?»

Она посмотрела на Шрайля. Он съежился и не отрываясь смотрел на Харви Дюранта. Она повернулась к Норсу – тот сидел с надменной полуулыбкой и отстраненным взглядом. Шея Норса пульсировала, это что-то новое. На щеке проступили тонкие красные прожилки.

«Они решили сбросить все на меня», – подумала Калапина.

Дернув плечами, она коснулась браслета управления. Пурпурный свет залил гигантский шар в конце зала. Из верхней части шара на пол выплеснулся луч света и потянулся к заключенным.

Шрайль наблюдал за игрой света. Он знал, что вскоре пленники превратятся в примитивных кричащих существ, которые выдадут всю подноготную приборам Триумвирата. От них не останется ничего, кроме нервных волокон, по которым расползется жгучий свет, впитывая в себя воспоминания, опыт и знания.

– Подождите! – сказал Норс.

Он изучал свет. Свет, который находился под его командованием, остановил свое движение. Норс чувствовал, что они совершают какую-то грубую ошибку. Он оглядел внезапно притихший зал, задаваясь вопросом, сможет ли кто-нибудь из присутствующих определить эту ошибку и сказать им о ней. Здесь был весь секретный механизм их правительства, все четко рассчитано и расписано. И все же сюда проникла случайность самой жизни. И это ошибка.

– Чего мы ждем? – спросила Калапина. Норс попытался вспомнить. Он выступал против этой акции, но почему? Боль!

– Мы не должны причинять боли, – сказал он. – Мы должны дать им возможность говорить, не причиняя страданий.

– Они сошли с ума, – прошептала Лисбет.

– А мы победили, – сказал Глиссон. – Все соратники видят это моими глазами. Мы победили.

– Они собираются нас уничтожить, – напомнил Баумор.

– И все равно – мы победили, – сказал Глиссон.

– Каким образом? – спросил Свенгаард. И повторил, еще громче: – Как?

– Мы предъявили им Поттера в качестве наживки и дали почувствовать вкус насилия, – сказал Глиссон. – Мы знали, что они будут смотреть. Они должны были посмотреть.

– И что? – прошептал Свенгаард.

– А то, что их мироустройство пошатнулось, преобразилось, – ответил Глиссон. – С виду незначительные столкновения, вовремя оказанное давление… то там появится киборг, то тут… так мы дали им почувствовать вкус войны.

– Но почему это сработало? – все спрашивал Свенгаард. – Как?

– Инстинкт, – пожал плечами Глиссон. Это слово несло в себе вычисляемую законченность, ощущение нечеловеческой логики, с которой бесполезно бороться. – Природой человек запрограммирован на войну. Это сродни инстинкту самосохранения или продолжения рода. Битвы, насилие… на протяжении долгих тысячелетий оптиматы вытравливали из своего информационного поля эти понятия в борьбе за душевное равновесие, оберегали себя от малейших расстройств. Цена, уплаченная за такой отказ – апатия, пустота, сплин. И теперь они столкнулись с необходимостью применения насилия – но их способность к адаптации атрофировалась. От этого они выходят из равновесия, отходя все дальше и дальше от своих стандартов вечной жизни. Скоро они умрут.

– Война? – Свенгаард слыхал истории про такую аномалию общественной психики, от которой оптиматы якобы оберегали народ. – Не может быть. Наверное, это какая-то новая, неизвестная еще болезнь, или…

– Мои выводы точны до последнего знака после запятой, – ответил Глиссон.

Калапина вскрикнула:

– Что они говорят?

Она отчетливо слышала слова пленников, но значение их ускользало от нее. Они говори абсурдные вещи! Слыша одно слово, она регистрировала его, но второе не имело с первым никакой, казалось бы, логической связи. Никакого внятного посыла – одни только пустые богохульства. Оптиматка схватила Шрайля за руку:

– Что они говорят?

– Через минуту мы спросим их – и узнаем, – ответил тот.

– Да! – Калапина горячо закивала. – Давно уже пора!

– Как это возможно? – вздохнул Свенгаард. – Как это возможно? – выдохнул Свенгаард. Он видел, как две пары танцуют на скамейках высоко в конце зала. Были и пары, которые обнимались, занимались любовью. Два оптимата стали кричать друг на друга справа от него, столкнувшись нос к носу. Свенгаард чувствовал себя так, словно на его глазах рушились здания, земля разверзалась и исторгла пламя.

– Понаблюдайте за ними! – понукал Глиссон.

– Почему они не могут вжиться в эту… перемену? – спросил Свенгаард.

– Потому что нет у них больше способности вживаться и уживаться, – разъяснил киборг. – Главная перемена – это новая окружающая среда, которая с ходу выдвигает уйму требований. Но только взгляните на них! На ваших глазах они теряют контроль.

– Молчать! – закричала Калапина, вскочила на ноги и двинулась прямо на группу заговорщиков. Харви смотрел на нее – зачарованный и до смерти напуганный. В ее походке читался разлад, а вот ярость ее осталась идеально откалиброванной, точно направленной – на него самого и всех, кто был с ним. Дрожь сотрясала все тело бессмертной.