Глаза Гейзенберга

Внезапно ею овладела ярость. Калапина повернулась к контрольной панели и нажала кнопку напротив Глиссона. Похожие на раковину странного моллюска колодки, сковавшие киборга, стали сжиматься. Глиссон выпучил глаза, в горле у него заклокотало. Калапина нервно хихикнула и нажала другую кнопку. «Ракушка» снова раскрылась. Киборг пытался отдышаться. Женщина протянула руку к кнопке напротив Харви, положила на нее палец и повелительно произнесла:

– Объясни свое маргинальное поведение!

Харви молчал, замерев от страха. Еще бы – вот-вот раздавят, как жука!

Свенгаард расхохотался. Он уже понял, что играет во всем этом второстепенную роль и был близок к истерике, наблюдая происходящее. Рвущийся из груди Свенгаарда смех становился все громче.

– Немедленно прекрати смеяться! – вскричала Калапина, и доктора охватила паника. Он с трудом сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Звук властного голоса оптиматки заставил его опомниться, но до нормального состояния было еще далеко. – Ты, псих ненормальный, что тебя так рассмешило? Отвечай!

Свенгаард молча уставился на женщину: ему было жаль ее. Вдруг он вспомнил море на курорте Ла-Пуш[20] и, кажется, понял, почему для постройки Центра оптиматы избрали место подальше от океана. Инстинкт. Море порождает волны, и прибой служит вечным напоминанием, что они противопоставили себя вечности. Оптиматы ограждали себя от тревожных мыслей.

– Говори, – повторила Калапина, оглаживая ногтем кнопку, активирующую колодки. Но доктор только смотрел – на нее и на окружавших ее оптиматов, погрязших в безумии. Свенгаард чувствовал, что и сам уже на грани сумасшествия.

«Их души может пробудить только страх, – думал он. Этот страх давит на оптиматов день за днем, век за веком, эон за эоном – непрестанно возрастающая боязнь, что их проклятая вечность может оказаться иллюзией, что когда-нибудь она кончится». Доктор раньше и не подозревал, какую цену заплатили бессмертные за бесконечность. Чем дольше жизнь, тем выше цена. Чем выше цена, тем сильнее страх лишиться бессмертия. Порочный круг – ведь давление все возрастало и возрастало, бесконтрольно. Но когда-то должен был настать час взрыва и высвобождения. Киборги чувствовали это, но их холодная логика не могла дать картины истинных последствий.

Оптиматы отгородились от настоящей жизни, запретив все неприятные и пугающие слова. У них были только фармацевты, потому что упоминание слова доктор ассоциировалось с болезнями и плохим самочувствием, что, в свою очередь, вызывало мысль о совсем уж недопустимом – о смерти. У оптиматов были фармацевты, и бесчисленные фармацевтические пункты всегда находились где-то поблизости. Хозяева жизни никогда не покидали Центра – и не расставались с прислугой и охраной; как вечно юные пациенты-узники в больнице, превращенной в тюрьму.

– Значит, не хочешь говорить, – бросила Калапина.

– Подождите, – сказал Свенгаард, увидев, что палец женщины вот-вот опустится на кнопку. – Когда вы убьете всех жизнеспособных особей и останетесь одни на Земле, когда все ваши друзья один за другим зачахнут на ваших глазах – что тогда?..

– Да как ты смеешь разевать свой грязный рот! На оптимата, чей жизненный опыт сводит твой собственный к… да вот к чему! – Она плюнула себе под ноги, наступила на влажное пятно и растерла по половицам.

Доктор посмотрел на ее разбитый нос, на алые потеки на губах.

– Оптимат, – произнес Свенгаард, – на деле обычный стерри, проходящий сильную ферментотерапию на постоянной основе. Он способен жить жить вечно, до тех пор, пока будет жить его душа. Ваши души уже давно потеряли вкус к жизни.

Калапина выпрямилась и бросила на него сердитый взгляд. При этом она осознала жуткую звенящую тишину, повисшую в зале. Она огляделась и увидела, что все оптиматы пристально смотрят на нее. Потом ей стала понятна причина – они заметили кровь на ее лице.

– Да, вы бессмертны, – продолжил Свенгаард. – Но разве вы стали от этого лучше, умнее? Нет. Вы просто прожили дольше других, имели больше времени на образование, накопление опыта. Скорее всего, и это не помогло, иначе вы бы давно поняли, что рано или поздно вас постигнет расплата за нарушенное равновесие.

Калапина отступила назад. Слова доктора ранили как раскаленные лезвия.

– Посмотрите на себя и своих сверстников! – настаивал Свенгаард. – Вы же больны. И чем вам помогла ваша хваленая медицинская компьютерная система? Можете даже не говорить, я и сам прекрасно это знаю: все новые и новые лекарства, все время увеличивая дозу и кратность приема. Она пытается остановить любые признаки жизненной силы, ведь именно на это ее запрограммировали. И так оно и будет продолжаться, до тех пор, пока вы сами это не прекратите, вам уже все равно не спастись.

Кто-то взвизгнул из-за спины Калапины:

– Заставьте его замолчать!

Крик был поддержан всем залом – ошеломительной силы скандированием, топотом ног, рукоплесканием:

– Заставь его молчать! Заставь его молчать! Заткни его! Заткни!