Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

Вместе с тем не следует преувеличивать регулярность, полноту и точность информации, собиравшейся органами ОГПУ на всех уровнях. 5 февраля 1923 года зам. председателя ГПУ И. С. Уншлихт требовал от губотделов не задерживать сводки более двух дней [690]. Приказ ОГПУ от 30 ноября 1923 года отмечал невнимательность составления сводок «в смысле логического построения и правильного изложения мысли» [691]. В приказе ОГПУ от 12 февраля 1925 года «О результатах обследования работы местных органов ОГПУ» была дана оценка деятельности Астраханского, Калмыцкого, Пензенского, Рязанского отделов и четырех аппаратов уездных уполномоченных, в том числе и в информационной сфере.

Положительную оценку получила только работа Пензенского отдела ОГПУ. В отношении остальных подразделений отмечалось, что «осведомительно-информационная работа, особенно в части деревни, находится в весьма неудовлетворительном состоянии» [692]. В аппарате уездного уполномоченного Скопинского уезда из 100 рабочих папок 50 были пустыми, во многих папках хранились донесения только за 1923 год, после июля 1924 года вообще не имелось информации. Данные по политическим партиям в августе 1924 года были переписаны с июльских. В Астраханском отделе распоряжение Информационного отдела ОГПУ не выполнено [693]. По мнению проверяющих, информационная сеть Калмыцкого отдела оказалась совершенно неработоспособна. Госинформсводки составлялись по официальным материалам. За 1924 год не было донесений о церковном движении [694]. Информационное отделение Рязанского отдела вопреки запрету выдавало резидентам перечень вопросов в письменном виде [695].

Подобная же оценка была дана работе Киевского, Одесского, Екатеринославского и Волынского губотделов ОГПУ в приказе от 7 апреля 1925 года «О результатах обследования Губотделов Украины»: «…слабость постановки информационной работы, особенно в окружных отделах, главным образом в крестьянских районах» [696]. В частности, в Киевском и Белоцерковском окружных отделах «освещение деревни совсем не удовлетворительное», учет членов антисоветских партий устарел. В Одесской губернии громоздкая, плохо используемая сеть осведомления, до 5 тысяч человек на губернию. Екатеринославский губотдел упрекался в недостаточном освещении заводских районов и очень слабом освещении положения в деревне. Более удовлетворительным по сравнению с другими оказалась работа Волынского губотдела [697]. Думается, что подобные факты не были единичными.

Желание получать более достоверную информацию, независимую от внутренних отношений в местных аппаратах ОГПУ, породило такую специфическую форму вертикальной связи с руководством ОГПУ, как личные письма-доклады начальников местных органов ОГПУ. Они были установлены приказом 13 октября 1923 года [698]. Напомним, что подобная форма «закрытых писем» или «личных писем» секретарей партийных комитетов была введена циркуляром ЦК РКП(б) № 1902/с от 18 января 1922 года.

Необходимо подчеркнуть, что информация, отправлявшаяся в ОГПУ, отражала в целом враждебное настроение аппарата органов госбезопасности по отношению к НЭПу, к интеллигенции. Этот аппарат был заточен на сохранение и усиление политики репрессий в силу своих идеологических воззрений и экономических интересов. Выше мы уже писали о том яростном отпоре, который руководство ОГПУ дало попытке урезать бюджет организации в конце 1924 года. К этому можно добавить, что уже упоминавшийся Т. Д. Дерибас в конце записки на имя Ф. Э. Дзержинского выражал надежду, «что сотрудники моих местных органов не потеряют своего подвижнического духа ни под какими влияниями разлагающего НЭПа» [699]. Существуют, однако, данные, что неприятие НЭПа частью работников ОГПУ объяснялось не только высокоидейными соображениями, но и более низменными причинами. Секретарь Петроградского комитета РКП(б) П. А. Залуцкий писал в закрытом письме в ЦК в июле 1922 года, что среди работников ГПУ существует «нечто вроде тоски по 18-му г., когда можно было реквизировать, когда не было денежного расчета за то, что можно было получить», а неприятие новых работников отчасти происходит «из боязни раскрытия кое-чего из прошлого, в котором имеется много пересола в области приобретения излишков, превышения власти и т. д.» [700].

Известнейший исследователь истории советских спецслужб А. А. Зданович писал в связи с этим: «Гражданская война породила обстановку классовой ненависти, создала простор для правового нигилизма со стороны должностных лиц. Многие чекистские аппараты создавались наспех, в число их руководителей попадали нравственно ущербные люди, „во власть“ прорвалось немало корыстных личностей и карьеристов», при этом «органы ВЧК — ОГПУ не были в этом смысле каким-то исключением по сравнению с другими звеньями государственного аппарата и партийными комитетами» [701].