Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

Личный состав сотрудников ОГПУ в 1920-х годах менялся, и Ф. Э. Дзержинский так формулировал основное требование к подбору кадров в новых условиях: «Если приходится выбирать между, безусловно, нашим человеком, но не совсем способным, и не совсем нашим, но очень способным, — у нас, в ЧК, необходимо оставить первого <…> вся суть, по-моему, в подборе людей, безусловно, честных <…> и, где нужно, умных» [702]. Но между теорией и реальной жизнью всегда существует некий люфт, размер которого зависит от целого ряда обстоятельств. Идеальным считался сотрудник пролетарского происхождения, член РКП(б) или РКСМ, честный, скромный, настойчивый в достижении цели, мужественный, не проявляющий сомнений относительно политики партии, непримиримый к врагам. На практике чекисты, как правило, не имели нормированного рабочего времени, часто рисковали своими жизнями в условиях повсеместной уголовной преступности и бандитизма. Руководство же постоянно напоминало, что каждый чекист должен «забыть об отдыхе, работать не покладая рук». 22 августа 1924 года вышло Постановление ЦИК и СНК СССР «О нераспространении законов о труде на сотрудников ОГПУ и его местных органов» [703]. 8 марта 1925 года Ф. Э. Дзержинский писал Г. Е. Зиновьеву: «Для ОГПУ пришла очень тяжелая полоса. Работники смертельно устали, некоторые до истерии».

Руководители чекистских органов, несмотря на более высокие оклады, чем в других ведомствах, постоянно жаловались на крайне тяжелое материальное положение своих сотрудников, их болезненное состояние. Особенно большое количество таких жалоб приходится на первые годы НЭПа. В мае 1922 года зам. председателя ГПУ И. С. Уншлихт направил В. И. Ленину докладную записку бюро ячейки РКП(б) при ГПУ, в которой утверждалось, что значительная часть коммунистов-работников ГПУ подверглась влиянию НЭПа. Это влияние проявляется в продаже вещей на рынке, мелкой торговле, поисках заработка на стороне и взяточничестве. И. С. Уншлихт писал и об угрозе полной деморализации и развала работы, если сотрудники ГПУ в срочном порядке не будут поставлены в сносные условия [704].

Секретарь Гомельского губкома партии М. М. Хатаевич 3 мая 1922 года направил в ЦК письма чекистов о тяжелом материальном положении, сопроводив их своими комментариями: «Положение доходит до того, что коммунисты, работники органов ЧК, чуть не объявляют забастовки. <…> разведка <…> с 30 апреля на работу не выходит, так как таковая в течение недели находится без продовольствия» [705].

В феврале 1923 года секретарь Архангельского губкома партии П. С. Заславский, председатель губисполкома Н. К. Козлов, начальник губотдела ГПУ П. И. Студитов-Парфенов обратились со специальным письмом к уездным органам партии, советской власти и ГПУ, предлагая уполномоченным ГПУ «прекратить всякого рода комбинации торговли, товарообмена и всяких сделок», которые последние используют «для улучшения быта», «входя в связь и знакомство с тем элементом, который является неотъемлемым объектом наблюдения органов ГПУ» [706]. Совершенно панически звучало письмо председателя ГПУ Украины В. Н. Манцева от 5 июля 1922 года Дзержинскому о невыносимом положении украинских чекистов. В. Н. Манцев, в частности, писал:

Денежное вознаграждение, которое уплачивается сотруднику, мизерное, так же, как продовольственный паек. На этой почве происходит общее понижение. Я лично получаю письма от сотрудниц, в которых они пишут, что принуждены заниматься проституцией, чтобы не умереть с голода. Арестованы и расстреляны за налеты и грабежи десятки, если не сотни, сотрудников, и во всех случаях установлено, что они идут на разбой из-за систематической голодовки. Бегство из Чека повальное. Особенно угрожающе стоит дело с уменьшением числа коммунистов среди сотрудников. <…> Очень часты, если не повседневны, случаи выхода из партии на почве голода и необеспеченности материального существования. И уходят не худшие, а в большинстве пролетарии [707].

По данным ПП ОГПУ Юго-Востока России, за период с 1 сентября 1923 по сентябрь 1925 года сотрудников, покончивших жизнь самоубийством, было больше, чем погибших в борьбе с бандитизмом [708]. Эта ситуация сохранялась и в последующие годы. В апреле 1928 года начальник Брянского горотдела ГПУ С. И. Черницкий писал председателю губисполкома М. Ф. Корнееву (копия — секретарю губкома ВКП(б)), что 75 % всего состава работников губотдела «являются больными сильным нервным расстройством, неврозом сердца, туберкулезом и т. п. болезнями и требуют неотложного лечения» и просят деньги на путевки в санатории и дома отдыха [709].