Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

Из Орловской губернии в июне 1925 года неизвестная девушка писала: «Если бы я записалась в партию, то мне было бы возможно учиться в университете, но я не могла записаться, потому что не со всеми пунктами коммунистической программы согласна. Коммунисты не признают никакой другой религии, кроме коммунистической, а я нахожу такое миросозерцание несколько ограниченным. <…> Я не могла отречься от религии и вступить в партию, чтобы иметь возможность учиться и быть активной работницей» [985].

Другими, но тоже причинами морального характера объяснял свое решение молодой человек из Екатеринославской губернии, отвечая родственнику: «Дорогой Митя, ты пишешь, чтобы я записался в партию, я не могу записаться, потому что в коммунистической партии нет никакой правды, только один обман и мошенничество и больше ничего» [986]. Неизвестный писал за границу: «Тяжело нам, беспартийным, а идти в партию не по мне. Политическое положение нашей [так в тексте] СССР не из важных. Вас там обдирают, а здесь рабочие получают гроши. Государство в руках людей, положивших в основу не благо народа, а политическую борьбу на международной арене. <…> Теперь главное не образование, а красная книжка [партбилет] и дело в шляпе» [987].

Ощущение «обмана», утрата идеалов, вместо героико-романтического борца за революцию появление партийного чиновника, «человека с портфелем», растущее лицемерие в коммунистических рядах — все это легло в основу социально-мировоззренческих ориентиров тогдашнего общества, отразившихся в материалах политического контроля. Речь идет о людях разного возраста и положения. Молодой коммунист писал:

Политика нас заела <…> посмотри на Русь советскую и кажется, что все мы хотели бы быть политиканами, носиться с портфелями <…> кричать на собраниях… Ведь у нас под видом общественной работы бывает простое выслуживание или просто политомания. <…> Какой-нибудь паренек, получивший пост оторга (ответственного организатора. — В. И.) РКЛСМ, вертится как бес перед заутреней, в дело и не в дело всовывая собрания. Как же. Тогда ведь можно написать в вышестоящую инстанцию: «проведено, прочитано, поставлено». <…> У нас наперебой кричат: «Мы ленинцы!» <…> Говорят, мы последователи Ленина и не понимают, что завещал Ленин [988].

Ему вторил сверстник из Тулы: «Много везде еще казенщины и бюрократизма. Вера в возможность скорой победы, открыто признаюсь, уходит все дальше. <…> Меня, конечно, обвинят за это <…> но факты, эти упрямые факты творящихся неурядиц во всем советском строительстве, говорят сами за себя» [989]. Для некоторых утрата идеалов оборачивалась страшной личной трагедией. Об этом письмо из Ленинграда, май 1925 года: «Гриша застрелился. Предоставленный сам себе, затравленный местной коммунистической дрянью (коммунистами вчерашнего дня), он, коммунист с 1918 года, как интеллигент им казался не нужным. <…> Партия, бюро, ячейка его затравила. Это становится массовым явлением. Внутри партии начинают травить интеллигенцию» [990].

Создание коммунистического общества переплеталось в сознании многих, размышлявших об этом, с отношением к религии. Часть населения воспринимала коммунистические лозунги как воплощение подлинно христианских идеалов. Коммунистка из Петрограда, отвечая на вопросы анкеты, писала: «Читая Ренана (книга Э. Ренана «Жизнь Иисуса» (1863), первое издание в России вышло в 1906 году. — В. И.), выяснила, что Иисус был коммунистом. На этой почве легко агитировать крестьян» [991]. Люди, ставшие свидетелями ожесточенной борьбы коммунистов против церкви, объясняли ее стремлением заменить одну религию другой. В начале 1925 года житель Ленинграда писал во Францию: «Уничтожают религию, а из Ленина сделали бога. Зиновьев пробирается в святые. Уголки Ильича, как божницы; портретам чуть не молятся. Людям нужен идол, прожужжали уши детям. Тошно, как будто нельзя ценить человека без этого фетишизма, против которого сами пропагандируют» [992].

Особое внимание новая идеология уделяла детям и молодежи. Житель Москвы так описал свои впечатления от одного из пионерских сборов в ноябре 1924 года: «Вчера на вечере пионеры давали свое торжественное обещание всегда быть стойкими и верными РКП. <…> И так жаль было ребят: маленькие, некоторые с очень умными личиками, произносили трудные для них слова, может не совсем понятные. Как-то неприятно стало; не те же ли это обычаи, что и религиозные <…> не те же ли это молитвы в другой форме» [993].

Материалы политического контроля рисуют картину антирелигиозной пропаганды и реального восприятия различными группами общества. Можно утверждать, что к наиболее печальным результатам такая пропаганда приводила среди малообразованной молодежи и, в частности, военнослужащих. Здесь она велась весьма часто в грубой, примитивной форме, оскорбляя чувства верующих, создавая атмосферу издевательства над ними.